— А за что его было любить? Вечно торчал один в каком-нибудь углу, злой, как волчонок. Подойдешь к нему по какому-нибудь делу, он так глянет, что забудешь, чего надо было. Его учителя на уроках даже не спрашивали — все равно, выйдет к доске и будет молчать: минуту, пять, десять, хоть пару ему ставь, хоть кол. Тянули его через пень-колоду до девятого класса, на второй год не оставляли — почему, сам теперь не пойму.
— А друзья у него были?
— Друзья? — Вовка презрительно хмыкнул. — Да кто с ним стал бы дружить? Он же как глухонемой был, а уж если открывал рот, то лишь для того, чтобы сказать какую-нибудь гадость. Это, кстати, он умел — попасть в самую точку, да побольней. В старших классах с ним предпочитали не связываться — себе дороже обошлось бы. Девчонки, те его особенно опасались, они же годам к тринадцати все ранимые становятся, упаси бог, если кто их унизит, высмеет их внешность.
— Он издевался над девушками? — тихо спросила Женя.
— Еще как. Да и не только над ними. Парней тоже не щадил. Ему за его долбаное остроумие даже предлагали стать членом команды КВН, в восьмом классе, кажется. Но он отказался. И слава Богу, а то представляю, какие бы шуточки были у нашей классной команды. — Вовка ухмыльнулся и вопросительно уставился на Женю. — Все о нем? Или еще что-то?
— Почти все. Ты-то сам… как к нему относился?
— Я? Тебе честно сказать?
— Скажи честно.
— Хреново относился. И сейчас так же отношусь. — Егоров на секунду смолк, затем проговорил другим, более мягким тоном. — Это, конечно, не мое дело, но я не понимаю, как такая девушка, как ты, могла связаться с этим недоумком.
— Ты говоришь, как большинство.
— Большинство всегда правее меньшинства.
— Не всегда. — Женя улыбнулась. — Вспомни хотя бы октябрьскую революцию. У меньшевиков была более гуманная и демократическая платформа.
— Но к власти пришли большевики!
— Ладно. — Женя махнула рукой. — Не будем о политике. Спасибо за информацию.
— Не за что. Для тебя всегда рад стараться. — Вовка дружески хлопнул ее по плечу и пошел обратно в зал.
Женя задумчиво смотрела ему вслед. Ничего не вышло из ее затеи. Ничего. Только осадок неприятный остался на сердце. И уверенность в том, что она плывет против течения. Она одна против человеческой логики, против здравого смыла, против всех. Хватит ли у нее сил?
Вечером она долго исподтишка наблюдала за Женькой, стараясь, чтобы тот не заметил ее взгляда. Однако он заметил. Брови его недоуменно приподнялись.
— Ты чего? Надеюсь, у меня пока что не растут рога?
Женя улыбнулась и помотала головой.