Когда раздался звонок в дверь, ее нетерпение достигло апогея. Она сунула ноги в тапочки и пошла отрывать. Щелкнул замок. Женька стоял на пороге, держа в руках два битком набитых пакета. Жене показалось, что с того момента, как они виделись, он побледнел и осунулся. А может, просто у них в прихожей было другое, более яркое освещение.
— Привет, — проговорил он и поставил пакеты на пол.
— Привет. — На нее точно ступор нашел, как когда-то давно, в первые дни их сумасшедшего романа.
Она стояла, не смея протянуть руку и коснуться его. Он кивнул на пакеты:
— Там еда. То, что ты любишь. И еще гранаты — тебе нужно много железа.
— Спасибо.
Можно было подумать, что он ее лечащий врач. Или повар. Или помощник по хозяйству.
— Ты… заходи. Никого нет. Мы одни. — Слова произносились с трудом, будто она говорила на иностранном языке.
— Да, хорошо.
Женя смотрела, как Женька раздевается, вешает кутку, снимает ботинки — все очень медленно, как будто раздумывая, не скрыться ли ему обратно за дверь. Наконец, он разогнулся и встал перед ней, глядя куда-то мимо ее лица.
— Женька, ты сердишься на меня? Все еще сердишься? — Она попыталась поймать его взгляд. Ей это удалось.
Он смотрел на нее так же, как тогда, в его комнате, когда она затеяла дурацкую игру в «веришь — не веришь». Придумала для того, чтобы заставить его хоть как-то открыться, а он вдруг сказал, что будет любить ее дольше, чем она его.
Сейчас в Женькиных глазах Женя отчетливо читала полную капитуляцию и вместе с ней облегчение. Кажется, он, и правда, не надеялся, что она когда-нибудь позовет его снова.
— Я не сержусь. Я не могу сердиться на тебя. Мне только… было тяжело.
— Я знаю. Думаешь, мне было легко? — Она взяла его за руку. И их пальцы переплелись.
— Пичужка…
Женя едва не раздавила еду, наступив на один из пакетов. Коридор кружил, как галерея, пока не привел в комнату. Они лихорадочно стаскивали друг с друга одежду — так нетерпеливо освобождают от упаковки вожделенный подарок. Какое счастье: можно делать все, что захочется, что душе угодно, и никто не станет мешать этому. Нет никого за дверью, квартира пуста и оттого прекрасна! Женя впервые дала себе волю — и перестала сдерживать стоны, а Женька так и не смог перестроиться, все шептал: «Тише, солнышко» — и пытался закрыть ей рот поцелуями. Она жадно ловила его губы и только смеялась бездумно: «Чего — «тише», глупенький? Никто не слышит».
Потом ей стало не до смеха. Они неслись куда-то вниз, в бездну, как будто с «американских горок». Под тобой — пустота, и в тебе самом пустота, вокруг тишина, стрелки всех часов в мире остановились и замерли, в ушах свистит ветер, в груди восторг…