Тетка послушно повернулась и скрылась в комнате.
— Это твоя мама? — почему-то шепотом проговорила Женя.
— Да. Ты не обращай внимания, у нее… проблемы.
— Она выпивает? — догадалась она.
Он усмехнулся и покачал головой.
— Нет. Наоборот, она не переносит спиртного. Просто… у нее много разных болезней. В том числе и с головой не все в порядке. Но ты не бойся, она вообще больше не появится.
— Тебе не кажется, что ты с ней слишком резок?
— Не кажется. — Женька аккуратно отодвинул в сторону Женины сапоги и сунул ей тапки. — Надевай и пошли в кухню.
На кухне было так же тщательно прибрано, плита и раковина блестели, на крючке висело накрахмаленное полотенце.
— Садись, — велел Женька.
Женя уселась за маленький, квадратный столик, покрытый бежевой клеенкой.
— Замерзла? Хочешь чаю?
Она кивнула, продолжая с любопытством осматриваться кругом. На окне, занавешенном пестрой шторой, стоял горшок с разросшимся столетником. Рядом лежала горка каких-то лекарств в разноцветных коробочках. В углу ютилась старенькая стиральная машинка «Эврика», на ней красовались позабытые очки в темной роговой оправе. Отчетливо пахло хлоркой.
Женька тем временем налил под краном полный чайник, поставил его на плиту и включил газ. Затем достал из холодильника сыр, масло и несколько яиц. Вытащил из шкафа сковородку.
Женя с удивлением наблюдала за тем, как ловко и умело он хозяйничает: поджаривает яйца, режет тонкими ломтями хлеб, сверху кладет сыр, помещает бутерброды на противень и сует в духовку. В считанные минуты кухню окутал вкусный и соблазнительный запах. Чайник весело булькал. Женька налил в чашки темную заварку, аккуратно разрезал глазунью и разложил ее по тарелкам. Затем вынул из духовки душистые гренки.
— Ешь.
— Тебе бы поваром работать, — с восторгом проговорила Женя.
— Еще чего. Охота была напрягаться.
— Но ведь у тебя явные способности.
— Ерунда. Просто мать редко готовит, да еще так, что ее стряпню в рот невозможно взять. Так что, волей-неволей, пришлось кое-что освоить. Вкусно?
— Обалденно!
— Ну и ешь, не болтай.
Женя в два счета уничтожила глазунью, и Женька подсунул ей свою порцию, к которой не прикоснулся.
— А ты?
— Я не голоден.
Она глянула на него с сомнением.
— Тебе надо есть, вон какой ты тощий.
— Это конституция такая, ничего не поделаешь. Даже если я буду лопать, как бегемот, все равно не поправлюсь.
— Везет, — проговорила Женя с улыбкой.
С глазуньей было покончено, от гренок в тарелке остались лишь золотистые крошки. Женя и Женька сидели за столом и молчали, глядя в упор друг на друга.
«Снова он тормозит, — думала Женя, ощущая ту же странную скованность, как и позавчера, на чердаке. — И я вместе с ним». Она чувствовала, как ее тянет к нему, и, вместе с тем, словно что-то мешало, что-то стояло между ними. То, чего не было, когда вокруг находились люди, и что появлялось, лишь когда они оставались наедине.