— Это неинтересно, — проговорил он тем же тоном, что и тогда, в троллейбусе. Осторожно отстранил от себя Женю и лег, закинув руки за голову.
— Неправда. Мне интересно все, что тебя касается.
— Только не это.
Она ласково погладила его по волосам.
— Может быть, твою мать можно вылечить?
— Женя, не лезь не в свое дело. Ее нельзя вылечить. Вернее, ее уже лечили. Много раз.
— И что? Безрезультатно?
— Почему? — Женька усмехнулся. — То, что ты сейчас видела, называется состоянием ремиссии.
Она молчала, закусив губу. Значит, Женькина мать душевнобольная? И он вынужден жить с ней под одной крышей, общаться каждый день. А вдруг она болеет уже много лет? С самого его детства?
— Жень, а отца ты разыскать не пробовал? Может, он помог бы вам?
Его лицо напряглось.
— Я же тебе ясно сказал — отца не было. Никогда.
— Но не от Святого же Духа ты родился? — мягко пошутила Женя.
— Именно, что от святого. Все. Не будем об этом. Я не хочу.
— Как хочешь. — Она прижалась к нему и поцеловала в губы.
Он ответил на поцелуй. Половицы за дверью по-прежнему скрипели, тягостно и непрерывно, будто по ним ходил слон. «Все это теперь мое, — мелькнула у Жени в голове. — Все, что до этого нес он один. И эта убогая квартирка, и эта жутковатая, оплывшая женщина с рыбьими глазами. И едкий запах хлорки, от которого в лице не остается ни кровинки. Все это не менее важно, чем институт, диплом и дальнейшая карьера».
Она очутилась дома лишь в десять утра. От Женьки до нее было полтора часа езды. Женя торопилась изо всех сил, опасаясь, что не застанет мать, и та уйдет на работу. Выходные кончились, Ольга Арнольдовна в половине двенадцатого должна была быть на службе.
Женя отперла дверь и нос к носу столкнулась с матерью.
— Явилась. — Та с невозмутимым видом сняла с вешалки пальто. — Я ухожу. Завтрак на плите, обед в холодильнике.
— Подожди. — Женя взяла мать за руку.
— Что еще?
— Перестань сердиться. Я ничего дурного не сделала. Может быть у меня личная жизнь?
— С почтальоном? — Ольга Арнольдовна вложила в это слово столько презрения и ненависти, что прозвучало, как ругательство.
— Какая тебе разница? — возмутилась Женя. — Да хоть с гробовщиком. Разве имеет значение, кто кем работает?
— Имеет. Пусти, мне пора идти. — Ольга Арнольдовна осторожно отодвинула ее с дороги.
— Ладно. Раз так… — Женя не договорила.
Молча дождалась, пока мать скроется за дверью, потом в сердцах громыхнула замком.
— Какие мы все чистенькие, ё моё!
На душе у нее было муторно и противно. Мать откровенно раздражала ее. Все раздражало: необходимость прямо сейчас, с порога, засесть за учебники и конспекты, звонить Столбовому, объясняться за вчерашнее. Ей казалось, она заразилась от Женьки острой формой мизантропии.