Виолетта по-прежнему пребывала в состоянии мраморного изваяния.
— Этого вам мало? — удивился Поздняков. — Тогда продолжим. В последний раз вы видели Ларису Петровну Кривцову не в пятницу, как вы мне сообщили вчера, а в воскресенье.
Виолетту не так легко было купить за рубль двадцать.
— Ну и что? — заявила она холодно. — Даже если и так, что это меняет? Я могла и забыть.
— Забыть, когда вы в последний раз видели лучшую подругу и человека, которого вы боготворили? — театрально всплеснул руками Поздняков.
Виолетта выказала признаки озлобленности:
— Послушайте, милейший, я никак не пойму, куда это вы клоните? У меня тоже есть информация, знаете какая? Ларисино дело закрывают. Можете успокоиться и спокойно наслаждаться отдыхом на заслуженной пенсии.
Выпустила-таки яд!
— Ах, какие мы осведомленные! — с уважением заметил Поздняков. — Ни с какого бока не подъедешь. Так, что ли?
— Я устала, понимаете, я устала, и мне необходимо отдохнуть, — Виолетта протянула руку к сумочке.
— Пойдете отдыхать, но сначала расскажете, как вы со своим мальчиком Вадиком довели Ларису до самоубийства, если, конечно, это действительно было самоубийство. А у меня есть все основания сомневаться. Особенно после того, как я узнал, что Ольшевский тоже наведывался в Хохловку в воскресенье вечером и никто не видел, чтобы он ее покидал!
Вот этого Виолетта не знала! По крайней мере, ее удивление выглядело на редкость натуральным:
— Ольшевский был у Ларисы?!
— А что, разве этот визит не был между вами согласован, как все остальное?
— Все остальное? — переспросила она. — Что, например?
Поздняков не собирался долго играть с ней в кошки-мышки — не тот человек.
— Не далее как сегодня утром я имел приватную беседу с Ольшевским, и он рассказал мне много любопытного.
— Да? — Она задумчиво уставилась ему в переносицу. — Что же вы у него не спросили, что он делал у Ларисы? Если, конечно, он действительно был у нее. Насколько я понимаю, у вас нет свидетеля, подтверждающего сей факт, у вас есть свидетель, который видел Ольшевского в Хохловке, но ведь это не одно и то же. Хотя… не все ли мне равно, я тут ни при чем.
Модельерша демонстрировала хладнокровие, которому мог бы позавидовать любой боец невидимого фронта, и логики ей было не занимать. От нее исходила такая незыблемая уверенность, что для пробивания ее обороны впору было применять что-нибудь покрепче аргументов и фактов. Как назло, ничего другого у Позднякова под рукой не имелось.
Он невольно подался вперед, словно собирался сокрушить ее всей тяжестью своего тела, и отчеканил: