– Что ж вы у меня спрашиваете, Владимир Антонович? У ней хозяин есть. Если он позволит – пусть садится.
– Илья? Он здесь? – Толчанинов быстро обернулся к хору. – Черт возьми, как это я не узнал сразу! Здорово, Илья, ты и не переменился ничуть, все такой же дьявол!
– Где уж нам в дьяволы, Владимир Антонович, – без улыбки отозвался Илья. – Это только вашему благородию впору.
– Но как же ты посмел?! – вознегодовал Толчанинов. – Как ты мог увезти от нас Настю?! Ты же, фараонов сын, сам не представляешь, чего лишил Москву!
– Я ее на веревке не тянул, сама решила.
– М-да-а... – вздохнул Толчанинов. – Может, позволишь ей хотя бы посидеть с нами?
– Не держу, – пожал плечами Илья.
Настя, улыбнувшись мужу, прошла к столу и села рядом с Зиной Хрустальной. Господа расположились рядом. Строганов налил Насте вина, и та, поблагодарив кивком, едва пригубила мерцающую красной искрой жидкость. Хор негромко затянул «Матушку-голубушку».
Илья пел вместе со всеми, стараясь не показывать испортившегося настроения. Он сам не знал, отчего вдруг так царапнула сердце эта встреча с господами. Может, просто по привычке... Ведь он на стену лез тогда, семнадцать лет назад, когда Настька сидела среди них и пела им романсы, и маленький Строганов, схватив ее на руки, носился по комнате, выкрикивая стихи, а всегда над всем смеющийся Толчанинов со слезами на глазах целовал ее руки. А Сбежнев, князь Сбежнев... Слава богу, хоть этого тут нет. «С ума сошел, морэ? – испуганно спросил Илья сам себя. – Не перебесился, мало?» Он напомнил себе, что прошло много лет, что Настька давно не та, что прежде, и господа – не мальчики, что никому уже не придет в голову засунуть цыганскую девчонку в тройку и умчать к венцу, что они сидят и беседуют с ней лишь по старой памяти. Но все эти уговоры не помогали. Не помогали, хоть плачь, – стоило Илье взглянуть на радостное, помолодевшее на десяток лет лицо Насти, с которого, казалось, исчезли бороздившие его шрамы, стоило услышать ее смех, увидеть тонкую руку, тонущую в ладонях Толчанинова – так же, как прежде... «Принесло куму на родную сторону», – с неожиданной злостью подумал Илья и отвернулся. И только сейчас заметил, что мелодия изменилась. Гитары теперь играли плясовую в самом начале – медленном, притворно величавом. Спохватившись, Илья сменил лад, посмотрел на Митро – не заметил ли тот его ошибку? Митро поймал взгляд, но понял его по-своему и, чуть заметно улыбнувшись, кивнул – мол, смотри...
Илья скосил глаза. Тут же, словно только этого и дожидаясь, вперед шагнула Маргитка. Сбросив красную шаль, она положила ее на стул, на миг подняла голову, коротко взглянула на Илью – как обожгла, – отбросила за спину косы и пошла плясать. Цыгане затянули громче: