– Господи... Кусает кто-то! Илья, достань! Прошу тебя, достань, жук!
– Где, дура?
– Да там... На спине...
Понимая, что девчонка врет, чувствуя – добром это не кончится, Илья сделал шаг к ней. Маргитка тут же повернулась к нему, поймала за руку, притянула его ладонь к своей груди. Глаза девчонки, показавшиеся в темноте черными, очутились совсем близко, Илью обожгло дыханием.
– Послушай... Чего тебе бояться? Я ведь порченая. С тебя спроса не будет. Чем я тебе не хороша? Я лучше, чем Настька твоя, моложе... Я...
– Пошла прочь! – Илья вырвал руку и, не оборачиваясь, зашагал по седой от росы траве к дому. В голове был полный кавардак. Страшно хотелось оглянуться, перед глазами стояли соблазнительные картины: обнаженная до бедра нога, пропадающая в темной воде, молодая грудь в вырезе платья... По-прежнему как сумасшедший щелкал соловей, и в этом щелканье Илье отчетливо слышался смех Маргитки.
Гроза собиралась с самого утра. Над Москвой висело душное желтое марево, листья деревьев застыли от духоты, горячий воздух дрожал между домами, и стоило выйти на улицу, как спина немедленно покрывалась потом, а в висках начинало гудеть. То и дело небо темнело, из-за башен Кремля выползала синяя туча, москвичи с надеждой задирали головы, но тучу всякий раз неумолимо уносило за Москву-реку, и над городом снова повисала жара. Единственным разумным делом в эту погоду было сидение дома в обнимку с корчагой мятного кваса. По крайней мере, так казалось Илье, бредущему в слепящий полдень по безлюдному Цветному бульвару. Однако вернуться домой Смоляко не мог – как не мог этого сделать весь мужской состав хора, попавшийся сегодня утром под руку Митро.
Сам Илья считал, что сходить с ума вовсе незачем. Ну, нет Кузьмы третью неделю дома, так что ж теперь... Не баба небось и не сопляк, нагуляется – явится. Но Митро явно думал иначе, потому что, спустившись сегодня утром вниз, где ошалевшие от жары цыгане передавали друг другу теплый жбан с квасом, сразу же сказал:
– Нынче Кузьму ищем. Ну-ка, чявалэ{Ребята.}, встали все – и на улицу. Ж-ж-живо у меня!
При этом выражение лица Митро было таким, что возразить не решился никто. Ворча и поминая недобрыми словами самого Кузьму и его родителей, цыгане начали подниматься. На улице, с тоской глядя на выцветшее от жары небо, стали решать, кому куда податься. Молодые парни под предводительством Яшки отправились на Сухаревку, не унывающую даже в эту адскую жару. Двое братьев Конаковых взяли на себя публичные дома на Грачевке, где у них имелось множество знакомств, третий брат, Ванька, двинулся на ипподром. В кабаки Рогожской заставы пошли Николай и Мишка Дмитриевы. Илье Митро поручил заведение на Цветном бульваре, где днем и ночью шла крупная игра.