В августе Грегори работал над «Бомбой», 23 августа он написал Аллену: «Я, кстати, закончил “Бомбу”, и Paris Review почти точно возьмет ее… Пришлось повозиться с концом, не знал, надо ли сделать так, чтобы закончилось все радостно, светло или горько, я решил все-таки что надо, чтобы было горько…» Грегори отправил поэму в «Айзиз», оксфордский литературный журнал «Поэтический Лондон» и в Evergreen Review, но ни одно из изданий она не заинтересовала. Джордж Уитмен сказал, что Mistral может выпустить ее буклетом, но из этой идеи так ничего и не получилось. Так и вышло, что буклет в форме ядерного гриба, который выпустил Ферлингетти, стал первой публикацией поэмы. Грегори отправил ее Аллену и попросил сделать так, чтобы ее напечатали. «Надо, чтобы ее напечатали в Нью-Йорке… это очень достойная поэма, я над ней потрудился».
Вернувшись в Париж, Билл наведался к Жаку Стерну. Дини, жена Стерна, вышвырнула того вон, и Стерн попросил Билла сходить на улицу Цирк в качестве посредника по бракоразводному процессу или, возможно, добиться мира. Главное же заключалось в том, что Билл должен был пробраться в библиотеку и тайно стащить несколько небольших по размеру книг Мольера, это было первое издание, и стоило оно очень дорого. Биллу было не очень-то приятно выполнять подобную миссию, но Жак сделал для него много хорошего, и он чувствовал, что обязан ему. Он отправился к Дини, которая к этому времени уже очень хорошо его знала, она в первую же секунду раскусила их план и заявила Биллу, не успевшему сказать и двух слов, что он явился только затем, чтобы забрать книги Мольера. Когда Билл вернулся, Жак был взбешен и стал обзывать его самыми последними словами. Билл хладнокровно выслушал все оскорбления и не рассорился с ним, он привык к частым перепадам настроения у Жака, его вспышкам раздражения и обидчивому характеру. Кстати, вскоре после этого Жак позвал Билла с собой в Лондон, где собирался лечиться от героиновой зависимости апоморфином.
В октябре Стерн снял дом номер 2 на Мэнсфилд-стрит, в двух шагах от Гарлей-стрит, и написал Биллу, приглашая его к себе. Зависимость Билла усилилась, и он знал, что ему надо лечиться, хотя, как обычно, полагал, что справится сам. Он утверждал, что изобрел систему, при помощи которой легко преодолевал депрессию, возникавшую после укола, и мог управлять своим настроением.
Для Билла не существовало четкой границы между сном и бодрствованием, вероятнее всего, потому, что из-за употребления тех или иных наркотиков его бодрствование было похоже на сон. Психоанализ в сочетании с героиновой зависимостью привел к тому, что взор Билла почти всегда был обращен внутрь, он почти постоянно находился словно во сне. Он даже начал думать, что жизнь и есть сон и что по-настоящему мощное сновидение ничто не властно прервать. Для него эти два состояния представлялись двумя сообщающимися действительностями, которые могли влиять и влияли друг на друга. Он верил, что однажды вечером ему почудится, что у него в кармане появились деньги, и он наколдует героин с опием. Абсолютно уверенный в этом, на следующий день он проснулся абсолютно больной и без гроша в кармане, но тут пришел Бернард Фречтмен и дал ему большой шарик опия, другой приятель настоял на том, чтобы он одолжил у него 10 000 франков, и тут же возник торговец героином, который, вне всякого сомнения, почуял деньги. Билл писал Аллену: «У меня теперь почти постоянно видения».