Одна из причин, по которым нам требуются символы, обозначающие ощущение недуальности, заключается в том, что язык по природе своей подтверждает дуальность каждым словом. Каждое слово является означающим, представляющим означаемое. Если означающее не указывает на означаемое, мы воспринимаем его как бессмыслицу. Возьмем для примера стоп-сигнал: чтобы он был эффективным, нам нужен сам знак и водитель, который понимает значение символа. Точно так же, если я скажу пирожное, то это будет означающее, указывающее на некую разновидность десертов. Но если я скажу корасум, то у этого означающего не будет означаемого. Это тарабарщина, не имеющая семантического содержания (хотя, как я уже говорил, она может иметь содержание прагматическое, зависящее от интонации, с которой я ее произношу). Соответственно, вся семантика зиждется на дуализме означающего/означаемого. Более того, грамматическое или синтаксическое значение также строится на бинарных оппозициях. Каждое словосочетание состоит из двух частей: ядра и дополнения[193]. Дополнение завершает ядро. Так, в предложном словосочетании в доме, предлог в – ядро, а доме – дополнение[194]. Чтобы фраза была завершенной, или синтаксически значимой, в ней должны присутствовать обе части. Одно словосочетание может выступать в качестве ядра другого, и такая «модульность» делает язык бесконечно продуктивным. Я могу составить бесчисленное множество предложений, просто соединяя словосочетания. Но если высшая реальность, как говорят мистики, действительно едина, то язык не может отображать ее восприятие, поскольку он бинарен по сути своей.
Но действительно ли это так? Жак Деррида обращает внимание на то, что при ближайшем рассмотрении наши бинарные оппозиции противоречат сами себе[195]. Свет обнаруживается во тьме, мужское – в женском, и наоборот. Мы творим значение, не распознавая бинарные различия, но создавая их. Возможно, что человеческое сознание бинарно само по себе. И это подтверждается тем фактом, что синтаксическая структура языка бинарна на самом глубоком, наиболее абстрактном уровне: каждое словосочетание разбивается на две, и только на две части: ядро и дополнение. Более того, наш мозг тоже бинарен: левое полушарие отвечает за логику, а правое – за интуицию[196]. Но даже если наше сознание бинарно, то высший разум, частью которого оно является, не таков. Мы знаем это, поскольку можем анализировать наши оппозиции в реальности и наблюдать их «схлопывание». К примеру, жизнь и смерть кажутся абсолютно противоположными категориями. Огонь делает нечто похожее на то, что делает жизнь: распространяется, дышит, съедает, оставляя после себя мусор, но он неживой. Или вирусы: они не способны размножаться самостоятельно и не имеют метаболизма – и то и другое необходимо, чтобы считаться живым. Но их нельзя считать и мертвыми, так как они передают генетическую информацию и эволюционируют – а это тоже свойства жизни. Мы не знаем, где проходит эта грань, потому что в действительности жизнь и смерть – это вовсе не бинарная оппозиция, но части одного и того же процесса.