Если же, не приведи господь, ты на этом же танке ограбишь банк или совершишь иное серьезное противоправное действие, при котором погибнут люди, то прощайся уже не с лицензией, а с жизнью. В этом случае дело мгновенно уходило к спецполам, а те, как правило, не церемонились и уничтожали вооруженных преступников на месте без суда и следствия. В первую очередь тяжеловооруженных. Разумеется, все эти меры вооруженную преступность не искоренили. Но заметно поубавили, если сравнивать с тем беспределом, который творился в самом конце Серых Десятилетий.
Смотрящий игры был уже на месте. Звали его Моня Толстый, и Олег его знал. Как и все, кто имел хоть какое-то отношение к «КТО».
Это был неопрятного вида расплывшийся, сильно облысевший мужчина лет пятидесяти с маленькими голубыми глазками, прячущимися под припухлыми веками, и мясистым отвислым носом. Он сидел за видавшим виды обшарпанным конторским столом, тыкал толстым указательным пальцем с явно обгрызенным ногтем в клавиши комма и что-то высматривал на экране.
Здесь же, привалившись спиной к стене, засунув руки в карманы потрепанного комби, с дымящимся окурком сигареты в углу рта стоял Годла.
Олег не раз слышал и от отца, и от других танкистов не самые лестные отзывы о смотрящем Моне Толстом, которые сводились к одному: если Моне приходится выбирать между справедливостью и деньгами, он выберет справедливость. Но только за очень хорошие деньги. Правда, слышал Олег от отца и другие рассуждения – мол, хорошо, что Моня смотрит лишь за боями низкого класса, поскольку зеленым новичкам полезно иметь дело с такими, как он, – больше отсеется в самом начале. Зато те, кто получит уроки игры, а заодно и жизни от Мони, и не бросит «КТО», нарастят достаточно толстую шкуру, чтобы идти дальше.
– Привет, – поздоровался Олег, огляделся в поисках стула, не нашел, подошел к окну, отодвинул в сторону горшок, в котором почти уже совсем засохло какое-то пыльное растение, и уселся на широкий подоконник.
– С подоконника слезь, нуб, – пробурчал Моня Толстый, не отрывая взгляда от экрана. – Ага, вот оно.
– Вы бы цветок полили, – сказал Олег, не меняя позы. – Водой. А то ведь помрет, бедолага. Жалко.
– Борзый, – констатировал Моня, откидываясь на спинку стула. – Это хорошо, люблю борзых нубов. – Он посмотрел на Годлу. – А ты, мастер-капрал?
– А то! – подтвердил Годла. – Чем борзее нуб, тем больше фана[11], когда его нагибаешь. А этот еще и в скафе. «Латник-4» никак? Обоссаться – не высохнуть. Мамка небось купила на последние, чтобы сыночек дорогой не ушибся? Подгузник-то не забыл, сыночек? Он тебе точно сегодня пригодится, а то потом скаф долго отмывать придется.