— Как вам угодно, мадам, как угодно, — безучастно промолвил король.
По знаку компаньонки в комнате появился маленький человек болезненного вида с хитрым, живым лицом и длинными седыми волосами, падавшими на плечи. Он, сделав три низких поклона, робко сел на самый край табурета, с которого хозяйка сияла свою рабочую корзину. Она улыбнулась и кивнула головой поэту, ободряя его, а король с покорным видом откинулся на спинку кресла.
— Прикажете комедию, или трагедию, или комическую пастораль? — робко спросил Корнель.
— Только не комическую пастораль, — решительно сказал король. — Такие вещи можно играть, но не читать: они приятнее для глаз, чем для слуха.
Поэт поклонился в знак согласия.
— И не трагедию, сударь, — добавила г-жа де Ментенон, подымая глаза от работы. — У короля и так достаточно серьезного в часы занятий, а я рассчитываю на ваш талант, чтобы его поразвлечь.
— Пусть это будет комедия, — решил Людовик. — С тех пор как скончался бедняга Мольер, я ни разу не смеялся от души.
— Ах, у Вашего Величества действительно тонкий вкус, — вскрикнул придворный поэт. — Если бы вы соблаговолили заняться поэзией, что стало бы тогда со всеми нами?
Король улыбнулся. Никакая лесть не казалась ему достаточно грубой.
— Как вы обучили наших генералов войне, художников искусству, так настроили бы и лиры наших бедных певцов на более высокий лад. Но Марс едва ли согласился бы почивать на более смиренных лаврах Аполлона.
— Да, мне иногда казалось, что у меня действительно налицо способности этого рода, — снисходительно ответил король, — но среди государственных забот и тягостей у меня, как вы сами указываете, остается слишком мало времени для занятий изящным искусством.
— Но вы поощряете других в том, что могли бы так прекрасно исполнять сами, Ваше Величество. Вы вызвали появление поэтов, как солнце рождает цветы. И сколько их! Мольер, Буало, Расин, один выше другого. А кроме них, второстепенные — Скаррон, столь непристойный и вместе с тем такой остроумный… О пресвятая дева! Что сказал я?
Г-жа де Ментенон положила на колени вышивание, с выражением величайшего негодования глядя на поэта, завертевшегося на стуле под строгим взглядом ее полных упрека холодных серых глаз.
— Я полагаю, мсье Корнель, вам лучше начать чтение, — сухо вымолвил король,
— Несомненно, Ваше Величество. Прикажете прочесть мою пьесу о Дарий?
— А кто такой Дарий? — спросил король, образование которого благодаря хитрой политике кардинала Мазарини было так запущено, что он являлся невеждой во всем, кроме входившего в круг его непосредственных наблюдений.