— Я покину двор! Только скажите, что прощаете меня. О государь, я не могу вынести вашего гнева. Он подавляет меня. Я недостаточно сильна для этого. Вы приговариваете меня не к изгнанию, а к смерти. Вспомните, государь, долгие годы нашей любви и скажите, что прощаете меня. Ради вас я отказалась от всего — от мужа, от чести. О, не платите мне гневом за гнев. Боже мой, он плачет. Боже мой, он плачет. О, я спасена, спасена.
— Нет, нет, мадам! — крикнул король, проводя рукой по глазам. — Вы видите слабость человека, но узнаете также и твердость короля. Что касается до оскорблений, нанесенных мне сегодня вами, я от души прощаю их, если это может сделать вас счастливой в изгнании. Но у меня есть обязанности перед подданными, и мой долг служить им примером. Мы раньше слишком мало думали о подобных вещах. Но наступил момент, когда необходимо оглянуться на прошлое и приготовиться к будущему.
— Ах, Ваше Величество, вы огорчаете меня. Вы еще не достигли полного расцвета, а говорите так, словно за плечами у вас старость. Лет через двадцать, может быть, действительно вы вправе будете говорить, что годы заставили вас изменить образ жизни.
Король нахмурился.
— Кто говорит это? — сердито крикнул он.
— О, Ваше Величество, эти слова нечаянно сорвались у меня с языка. Не думайте больше о них. Никто не говорит ничего подобного. Никто.
— Вы что-то скрываете от меня. Кто говорит это?
— О, не спрашивайте меня, государь.
— Я вижу, что идут разговоры о том, будто я переменил образ жизни не под влиянием религиозного чувства, а вследствие наступающей старости. Кто сказал это?
— О государь, это ничтожная придворная болтовня, недостойная вашего внимания, пустой обычный разговор, который заводят кавалеры с целью вызвать улыбку своих дам.
— Обыкновенный разговор? — Людовик побагровел. — Неужели я стал так стар? Вы знаете меня около двадцати лет. Замечаете ли вы большую перемену во мне?
— Для меня, Ваше Величество, вы так же неизменно хороши и милы, как и тогда, когда впервые завладели сердцем м-ль Тоннэ-Шарант.
Король с улыбкой взглянул на прекрасную женщину, стоявшую перед ним.
— Поистине я не вижу также большой перемены в м-ль «Тоннэ Шарант», — произнес он. — Но все же нам лучше расстаться, Франсуаза.
— Если мое изгнание послужит вашему счастью, я готова, Ваше Величество, хотя бы это было и смертельным ударом для меня.
— Вот теперь вы говорите дело.
— Назовите только место моего заточения, государь — «Пти Бург», Шарнью или мой монастырь Св. Иосифа в Сен-Жерменском предместье. Не все ли равно, где увядать цветку, от которого отвернулось солнце? По крайней мере, прошлое принадлежит мне, и я могу жить воспоминанием о тех днях, когда никто не стоял между нами и когда ваша нежная любовь принадлежала безраздельно одной мне. Будьте счастливы, государь, будьте счастливы и забудьте о сказанной вам случайно глупой придворной болтовне. Будущее за вами. Моя же жизнь вся в прошлом. Прощайте, дорогой государь, прощайте.