— Да, да. Вот тут в кувшине вода. Я намочу шарф и обвяжу вам голову…
— Господи Боже мой! Да слышите ли, наконец, архиепископ там.
— Да, да, там! — успокаивал де Катина. — Он, наверно, там. У вас больше ничего не болит?
— Вы думаете, что я рехнулся, — кричал Амос, — клянусь Богом, вы можете меня свести с ума.
Когда я говорю, что мною послан архиепископ, я знаю, что говорю. Помните, как я направился к вашему другу, майору?
Теперь наступила очередь волноваться де Катина.
— Ну? — крикнул он, хватая за руку Грина.
— Когда у нас посылают в леса разведчика, то при наличии важного дела через час посылают следом другого, и так далее, пока кто-либо из них не явится назад нескальпированным. Этот способ, употребляемый ирокезами, очень недурен.
— Боже мой! Ведь вы мой спаситель.
— Но что вы вцепились в мою руку, как морской орел в форель. Итак, я вернулся к майору и попросил его, если он будет в Париже, пройти мимо дома архиепископа.
— Ну? Ну?
— Я показал ему вот этот кусок мела. Если мы были там, предупреждал я, то вы увидите большой крест на левой стороне дверного косяка. Если его нет, войдите в дом и попросите епископа ехать во дворец как можно быстрее. Майор выехал через час после нас; он должен был прибыть в Париж в половине одиннадцатого; в одиннадцать епископ уже сел в экипаж и прибыл в Версаль полчаса тому назад, то есть около половины первого. Господи Боже мой! Да он спятил… и по моей вине.
Нет ничего удивительного, что молодой житель лесов испугался силы впечатления, произведенного его словами на приятеля. Тихой, методичной натуре американца не были присущи столь внезапные сильные перемены в настроении духа, как у пылкого француза. Де Катина, сбросивший ремни перед тем, как лечь спать, теперь кружился по камере, размахивая руками и притоптывая; в лучах лунного света тень его уродливо кривлялась на стене. Наконец, обессиленный, он бросился в объятия товарища, изливаясь целым водопадом благодарностей, восклицаний, похвал и обещаний, то гладя его, то прижимая его к груди.
— О, если бы я мог чем-либо отблагодарить вас! — выкрикивал он. — О, если бы я мог!
— Есть способ. Лягте на солому и засните.
— И подумать только, что и, дурак, еще посмел насмехаться над вами. Я? О, вы здорово отомщены.
— Ради Бога, ложитесь и спите.
Продолжая убеждать восхищенного приятеля и слегка подталкивая его, Грин уложил де Катина на солому, ею же прикрыв вместо одеяла. Волнения целого дня утомили де Катина, а эта неожиданность, казалось, отняла у него последние силы. Веки тяжело опустились на глаза, голова глубже уткнулась в мягкую солому. Последней сознательной мыслью осталось воспоминание о неутомимом американце, сидевшем с поджатыми ногами и при свете луны деятельно обтесывавшем длинным ножом один из чурбанов.