Кадриль кончилась и публика съ нетерпѣніемъ ждала живой картины, столпившись у эстрады…
Нелюбознательныя пары разошлись по угламъ и болѣе или менѣе оживленно разговаривали между собой.
Въ залу вошли двѣ маски. Одна изъ нихъ средняго роста, довольно плотнаго сложенія, была въ розовомъ атласномъ домино, кокетливо накинутомъ на плечи. Изъ-подъ него можно было видѣть большое декольте и manches courtes. Капюшонъ былъ спущенъ и вся голова покрыта розами. Въ ушахъ по громадному брилліанту. Маска со вздернутымъ носомъ и вертлявая походка придавали замаскированной видъ молодой дѣвушки. Рядомъ съ ней шла дама тщательно закутанная въ черное атласное домино. Маленькаго роста, полная, съ нерѣшительною походкой, она казалась старушкой.
При входѣ въ залу обѣ маски остановились. Видно было, что онѣ не были знакомы съ помѣщеніемъ клуба и не знали, куда идти. Онѣ такъ прошли почти по всѣмъ комнатамъ, розовая за черной, видимо не находя кого-то. Наконецъ, пробираясь къ дамской уборной, въ продолговатой полуосвѣщенной комнатѣ, черное домино быстро обернулось на чей-то голосъ. Въ углу сидѣлъ Слащовъ съ цыганкой. Черное домино шепнуло что-то розовому, и розовая маска отправилась въ уборную. Черная сѣла тутъ же дожидаться ея… Всѣ остались сидѣть по-прежнему, — никто не обратилъ на нее вниманія. Она повернулась въ сторону Слащова. Цыганка сняла полумаску и, обмахиваясь ею, какъ вѣеромъ, весело говорила съ своимъ кавалеромъ. Она сидѣла, держась обнаженною рукой за ручку кресла, нога на ногу, и видимо чувствовала себя весело и свободно. Подкрашенные глаза блестѣли, большой ротъ улыбался широкой, беззаботной улыбкой.
— У меня теперь только одно желаніе, — донесся до черной маски голосъ Слащова.
Онъ сидѣлъ бокомъ на стулѣ, близко наклонившись къ сосѣдкѣ. Они тихо заговорили о чемъ-то… Вдругъ онъ вскочилъ и какъ будто хотѣлъ уйти. Цыганка схватила его за рукавъ.
— Ты съ ума сошелъ! — громко сказала она. — Чего же ты разозлился?…
— Я не позволю всякой… тебѣ, - поправился онъ, садясь рядомъ съ ней, — говорить такъ о женѣ… Уважая самого себя, я этого не позволю! — горячился Слащовъ.
— Да вѣдь ты самъ же началъ, — обиженно возразила цыганка, — самъ сказалъ, что ничего не можетъ быть скучнѣе и надоѣдливѣе женъ…
Онъ схватилъ ее за руку выше кисти; ему вдругъ стало страшно, что ихъ могутъ слышать. Они опять заговорили очень тихо. Черное домино не спускало съ нихъ глазъ. Оно могло опять разслышать только, какъ онъ звалъ свою маску ужинать.
— Пойдемъ! — весело сказала она. — Мнѣ страшно хочется пить…
— А мнѣ напиться, — отвѣтилъ ей Слащовъ и утомленною походкой повелъ цыганку въ столовую.