Слуга упал на пол, но тут же встал, готовый выполнить любое приказание своего хозяина. Всем присутствующим стало неловко.
Шюре и Гриффит сделали вид, что ничего не произошло. Браккато смотрел на негра равнодушным и как бы отсутствующим взглядом, как человек, который давно познал человеческую природу и уже перестал удивляться.
Лишь Гумилев побледнел и поднялся с кресла.
– Господин Куницын, – сухо произнес он, – вам не кажется, что это не очень благородно?
Говорил он по-русски, спокойно, без аффектации.
– Что-о? – протянул помещик, ошарашенно глядя на молодого человека.
– Вы ударили человека, который не может ответить вам тем же, – так же спокойно сказал Гумилев. – А это свинство. Впрочем, я оставляю за вами право доказать обратное.
Месье Шюре повернулся к Гриффиту и быстро спросил по-французски:
– О чем они говорят?
– Кажется, наш русский приятель решил вызвать своего земляка на дуэль, – ответил англичанин.
Между тем крупное лицо Куницына побагровело и покрылось каплями пота.
– Да вы… Да ты… Да ты понимаешь, с кем говоришь, мальчишка? – рявкнул он таким басом, что на столике зазвенели рюмки. – У меня два завода и ткацкая фабрика! Да я тебя…
– Стало быть, вы не намерены доказывать обратное, – насмешливо констатировал Николай Степанович.
Куницын в ярости вскочил с кресла. Гумилев спокойно взглянул ему в лицо.
– Я с тобой посчитаюсь! – прорычал помещик. – Но не здесь и не сейчас. Слишком много чести для такой мокрицы, как ты. Ты сдохнешь, как собака, и сгниешь под африканским солнцем. Я тебя размажу. Я тебя разорву. Я тебя…
Тут Браккато, до сих пор сидевший неподвижно, выхватил из-за пояса нож и метнул его. Нож вонзился в стену гостиной, заставив всех вздрогнуть и отвлечься.
Острие ножа пригвоздило к стене черного скорпиона. В то время, когда все разглядывали скорпиона, Гумилев посмотрел на меткого итальянца. Тот сидел в кресле с самым беззаботным видом. На какое-то мгновение взгляды их встретились, и Браккато слегка приподнял уголки губ, изобразив вежливую улыбку.
Помещик Куницын повернулся к Гумилеву.
– Ладно, господин путешественник, еще свидимся, – прорычал он, нахлобучил на голову соломенную шляпу, повернулся и вышел из «кают-компании».
Несколько секунд мужчины сидели молча, потрясенные тем неожиданным оборотом, который приняло дело. Чернокожий слуга по-прежнему стоял посреди комнаты.
– А вы, я вижу, любите испытывать судьбу, – тихо проговорил, обращаясь к Гумилеву, итальянец.
– Скорее себя, – ответил Николай Степанович.
Браккато усмехнулся и понимающе кивнул.
– Советую вам почаще оглядываться, – сказал он. – Я изучил характер этого самодура. Он не оставит вас в живых.