Сторонников у меня не было. Я поняла, что должна во чтобы то ни стало переломить ситуацию в свою пользу. И для этого у меня есть единственный день – сегодня.
И только сегодня!
Завтра будет уже поздно. Завтра закрепится расклад сил и таковым останется навсегда. А в обстановке неприятия большей части коллектива работать невозможно.
Принять такое смелое решение – переломить ситуацию – было легко. А как это сделать?
Елатомцев ясно видел, как принял коллектив новость. Он понимал все и не сделал ни малейшей попытки помочь мне – остался в роли стороннего наблюдателя.
Лишь много времени спустя, когда новые отношения окончательно утвердились, вспоминая те трудные дни, он сказал:
– Я решил тогда, что из этих затруднений ты должна выкрутиться сама, без посторонней помощи, только в этом случае можно добиться успеха.
Жизнь подтвердила его правоту.
Посоветоваться мне было не с кем. Мама далеко. Фаина Александровна уехала. Начальник отстранился.
Я решила, что прямой и открытый разговор с коллективом – это единственно правильный путь. И провести этот разговор надо именно сегодня.
Я не чувствовала раздражения к коллегам. Думаю, никто из них не горел желанием занять этот трудный и ответственный пост. Я никому «не перебегала дорогу». Но мысль, что они попадают под власть девчонки, задевала самолюбие. Никто против меня открыто не выступил. А недовольны были все.
Я решила, что именно здесь находится самая подходящая мишень для моей атаки.
Итак, я вступила в бой.
С нарочным, официально, я разослала всем врачам приглашение: собраться на совещание в кабинет заместителя начальника по лечебной части в 4 часа дня.
Пришли все. Без опоздания. Мрачные, неразговорчивые.
Я не приготовила никакого текста. Ничего специально не придумала. Мне казалось, что для данного случая более подходит эмоциональный тон человеческого общения. Упаси Господь допустить начальственную ноту. А от меня, как я потом узнала, ждали именно этой «новой метлы» с новыми идеями.
Я волновалась, под ложечкой мучительно сосало.
Наконец, все расселись. Молча, ощетинившись.
Я нарочно не села в кресло Пустынского, а заняла свободный стул за общим столом, вместе с врачами.
Мое обращение было эмоциональным, может сверх меры.
Вкратце стержневая мысль состояла в следующем:
– Два года назад ваш коллектив по-доброму, с открытой душой принял меня, юную вчерашнюю студентку. Вы окружили меня вниманием и помогли не потерять себя в новых условиях, многому научили. Очень скоро я стала «своей» среди вас. Мою роль заведующей отделением вы приняли с меньшим энтузиазмом, но наша активная дружба победила. А ваша поддержка в новых, трудных условиях оказалась еще более ощутимой. Мою дружескую симпатию, полагаю, неизменно чувствует каждый из вас. Волею судьбы я опять стою на еще более ответственном этапе, о котором даже страшно подумать. Я согласилась на настойчивое предложение Виктора Федосеевича только потому, что была уверена: весь коллектив, как и раньше, не только поддержит меня, но и непременно поможет. Очень хорошо понимаю, что я – не эквивалент Пустынскому. До него мне далеко, как до звезды. Но я твердо знаю, что если мы, как всегда, будем вместе, то не уроним чести нашего любимого Сергея Дмитриевича, а продолжим его дело.