Не менее тревожились и страдали больные, которых вообще не вызывали на комиссию. Из-за этой нелепейшей игры в секретность возникшая было в сердцах больных радость обернулась тревогой и растерянностью.
Зона замерла в ожидании.
Реальных сведений нет, но работает интуиция. Продолжается обычная, повседневная работа. А ощущение – будто все происходит на вулкане. Надежда, помноженная на отчаяние, висит над Зоной, словно удушливое облако. Его чувствуют все. Кажется, еще немного и нечем будет дышать.
Со стороны больных – ни единого вопроса, только взгляды. Описать их невозможно. Они горят, молят, вопрошают, сомневаются, требуют, прощают, умоляют, проникают вглубь. Не получая ответа, не гаснут, а словно кричат еще громче.
Работа по отбору больных продвигалась медленно. Время шло. Критический день приближался. Все были издерганы и волновались еще больше.
Наконец настал день, когда председатель отборочной комиссии вручил мне окончательный вариант списка.
Однако оказалось, что комиссия включила в него «про запас» несколько больных. Требовалось исключить лишние фамилии. Так возник «резервный список».
Наконец все бумаги подписаны Елатомцевым и отправлены по назначению. Резервный список пригодился: при проверке документов в ЦКР из основного списка по социально-политическим мотивам были вычеркнуты двое. Мы их тут же заменили другими из резерва.
Настал важный день: вместе с утвержденными списками поступило разрешение оповестить больных.
Это обязанность Клюсова.
Списки зачитаны по корпусам. Теперь все всё знают.
В Зоне вспышка ликования и обманутых надежд. Смех и слезы, радость и горькое отчаяние. Как всегда и везде в жизни.
Примиряет фраза Клюсова:
– Ведь это только первый эшелон – будут и другие.
Все дела были закончены. Ждали прибытия эшелона.
Но естественное чувство удовлетворения было омрачено допущенной несправедливостью. В ней были повинны все. А я, как ответственная за работу в целом, больше всех.
Покаявшемуся, говорят, часть грехов отпускается. Поэтому я и должна рассказать об этом подробно.
Согласно инструкции по возрастному цензу – 65 лет и старше – в госпитале репатриации подлежало четверо: два рабочих из 10-го корпуса, и два доктора: терапевт Бергер – 65 лет, он работал под начальством Екатерины Ивановны Ганеевой в туберкулёзном отделении, и доктор Лиин – стоматолог, которому недавно исполнилось 67 лет. Доктор Бергер к тому же страдал приступами стенокардии. Остальные трое были здоровы и трудоспособны.
Из этих четверых в первичный список мы включили только доктора Бергера. В ЦКР против него возражений не было, и он готовился к отъезду.