Двое рабочих из 10-го корпуса не могли быть включены в список по причине измененной кожи в левой подмышечной впадине. В полном отчаянии один объяснял их происхождение укусом лошади, другой – повторным гидроаденитом и операцией. Никто этих объяснений в расчет не принял.
А доктора Лиина даже не пригласили на комиссию. И это была заведомая несправедливость. И мы ее сознательно совершили. Он был уверен, что будет репатриирован, он имел на это право и знал об этом. Мы обманули его ожидание. Именно в этот момент на кривой его судьбы, в одной точке сфокусировались три причины, в какой-то мере оправдывающие наш поступок. В свои 67 лет он был здоров, крепок и трудоспособен. Госпиталь в нем нуждался. Во внешнем зубопротезном кабинете накопилось много невыполненных заказов. Все они были запущены в работу. Их необходимо было завершить.
Обсудив все, мы вместо него включили в список молодого, очень больного человека. По формальным критериям, может, это и не было большим грехом. Но наших действий по отношению к доктору Лиину это не могло оправдать.
Как-то в один из этих тревожных дней я зашла в апартаменты немецких врачей. Они по обыкновению встали. Доктор Лиин среди них. Почему-то он не показался мне таким высоким. Ссутулив плечи и опустив голову, он старался не встретиться со мной взглядом. Мне было мучительно стыдно.
На другой день я сказала ему всю правду. Ничего не скрыла. В утешение добавила, что репатриация только начинается. Он слушал внимательно. А затем с горькой, снисходительной улыбкой произнес:
– В моем возрасте мало шансов дожить до счастья.
Слава Богу, он дожил.
Отправка больных в Рязань, куда должен прийти эшелон, распределение больных по вагонам, оформление документации – это обязанность Клюсова. Из Рязани он вернулся довольный, все прошло хорошо.
На другое утро на конференции Елатомцев, обращаясь ко всем, сказал: «Хвалю, справились отлично». И непосредственно ко мне: «Молодец!»
Мне было очень приятно, тем более что он, подобно моему папе, добрыми словами похвалы дорожил и расставался с ними очень редко.
Вдруг сразу резко изменился темп жизни. Словно поезд на бешеной скорости сходу внезапно остановился в степи.
Больных в госпитале стало заметно меньше. Существенно уменьшилась нагрузка.
И я неожиданно с восторгом увидела, что мир наполнен весной: ее небом, цветами, ароматом. Так радостно, светло и весело стало на душе. Короткие звездные ночи сводили с ума, заставляли чаще биться сердце. Хотелось любить, писать стихи.
Несколько вечеров подряд мы с Ириной Балтиной ходили «за околицу». Так назывался небольшой лесистый пригорок за деревянными домиками, слева от нашей территории. Мы садились под большой березой, единственным крупным деревом в нашем уголке, смотрели на звезды и мечтали вслух.