— Когда-нибудь приходится отпускать прошлое и идти дальше, — поддержала Катя и вытащила из шкафа большую шкатулку, очень старую, судя по царапинам на деревянной крышке. — А это что?
Олеф повернулась к девушке и слегка побледнела. Бережно взяла шкатулку и погладила, как самую большую драгоценность.
— Воспоминания.
Мы затаили дыхание.
— Не знаю, смогу ли я расстаться и с этим.
— А что там?
Она показала. Но по дрожащим пальцам, мы поняли, что для нее то, что хранится в шкатулке дороже любого, даже самого изысканного украшения. Письма. Много. Тигровый глаз в виде кулона, нанизанный на обыкновенную веревку, засушенный цветок. Каждую вещь она брала настолько бережно, проводила кончиками пальцев, и витала где-то в своих воспоминаниях. Как мне хотелось сейчас заглянуть в одно из них, но я боялась нарушить момент.
Она сама начала говорить. Тихо, едва слышно, но так проникновенно.
— Для меня он был всем. С первого взгляда, полувздоха я знала, что он моя судьба. Мы были совершенно из разных миров. Отец был в ужасе, когда узнал. Раб. В глазах общества он был беглым рабом, глупым, недалеким, почти животное. Но они ошибались. В нем было столько силы, истинного благородства, преданности самому себе. Его унижали, оскорбляли, а он не обозлился. Не уподобился этим благородным, но только с виду, людишкам из высшего общества. Которые на людях были благочестивы и преданы господу, а за стенами своих домов творили непотребства. Лицемеры. Как же я ненавидела их. Они считали его неграмотным дикарем, а я учила писать. В конце концов, его почерк стал идеальным. А этот цветок он подарил мне, когда признался в любви. Сбиваясь на шепот от волнения. Боги, я помню это так, как будто это было вчера.
Я не думала, что слова Олеф настолько заденут меня, но несколько слезинок скатились по щеке, а я и не заметила. Зато Олеф увидела. Взяла свою сумочку и протянула мне несколько бумажных платков.
— Спасибо. Прости, я не хотела…
— Это все прошлое. Я просто никак не решалась… не решаюсь…
Она замолчала. Поднялась, посмотрела на коробки, на фотографию Генри, которая одиноко осталась стоять на туалетном столике. Улыбнулась, что-то решила для себя и обернулась к притихшей Кате.
— Ты не помнишь, куда мы упаковали свечи?
— Кажется в верхней коробке.
— Зачем тебе…
— О, нашла, — проговорила Олеф, отыскала в сумке зажигалку и зажгла свечу. — Пора покончить с прошлым.
— Не надо, — воскликнули мы с Катей.
Но ее уже было не остановить. Она сжигала письмо за письмом, выбрасывая горящий пепел в мусорную корзину. Туда же был брошен рассыпавшийся в руках цветок и кулон. Даже его она не пощадила. Когда шкатулка осталась пустой, она положила ее сверху. И снова глубоко вздохнула.