Трясутся мудьюжане, кутаясь в рванье. Кашель надсадный колышет ряды. Притопывают деревянные башмаки.
— Смирно-о! Равнение налево-о! — Ветер подхватил голоса взводных, унес за колючку.
Мусье комендант объезжает строй. Он не появляется перед нами иначе, как верхом. Поднят меховой воротник, шея втянута в плечи. Один нос мусье коменданта да трубка робко выставлены на мороз, под мудьюжские ветры.
Верхом мусье комендант выглядит внушительно. Идол, царь, бог. Мановением короткой жирной руки он может послать на кухню и в хлеборезку либо вычерпывать собственной ложкой солдатский нужник.
У кобылы отвислое брюхо, мягкие губы. Крестьянская она, мужичье тягло.
Дымба навалился на меня. Ослаб, занемог флотский. А я зову мысленно:
— Каряя! Эй, Карюха!
Она настораживает уши. Мохнатые, добрые.
Неужто наша? Все может быть, раз бросил ее на дороге.
— Дерьмо! — Это слово мусье комендант произносит по-русски.
Нет, он не удостаивает нас своей речи. Толстый, в толстой шубе, он энергично взмахивает ручкой и обращается затем только к переводчику. Он гуманен. У него семья. Он стремится к домашнему очагу. Но превыше всего долг — о, бремя просвященного европейца в холодных пустынях варварской России!
Сержант в переводе ограничивается тем, что из строя вызывает Дымбу и вежливо извещает:
— Господин комендант вами недоволен.
На запястье коменданта резиновая плеть.
Сыплются удары.
У копыт карей кобылки свалился мой друг флотский. Наезжает с плетью комендант, не дотянуться ему с седла, и лошадь нейдет лежачего топтать.
— Мусье комендант, он больной. Помилосердствуйте, мусье комендант.
Комендант, мусье французский капитан, осадил лошадь. Заплывшие глазки уставились на меня. Они белые. В них страх. Мусье боится. Нас — живых, нас — мертвых, под крестами на холмах.
— Господин капитан говорит, что больным место в околотке, — поспешно затараторил переводчик. — Вы должны радоваться: у вас гуманная администрация. Если провинившийся нездоров, ему следует лечиться.
Дымба встает. Поднимается сперва на колени, упираясь ладонями в песок. Рубец плети кровенеет на шее. Страшен провал беззубого рта. Шапка втоптана в снег, блестит облысевший череп. Дымба встает и, шатаясь, подволакивая деревянные колодки, ступает по плацу, в околоток, лазарет, где всем заправляет доктор-англичанин, уносят на носилках умирать. Околоток — барак-ледник.
Распоследняя кара — услать лагерника в лазарет.
— Я ходячий, — шепелявит Дымба беззубо. — Я могу работать.
Мусье капитан дает шпоры. Лошаденка трусит прочь, прижав мохнатые уши.
— Карцер! Обоим! — выпаливает переводчик. — Господин комендант не позволит себя обманывать русским лодырям. Ходячие все работают. Обоим неделя карцера!