Зашелестел мокрый плащ-пелерина.
— Пора, товарищ!
— Я вас провожу, товарищ, — молвила Оля.
Ветер налетал порывами. Хлестал дождь, гулким шумом занимались кроны сосен и тополей.
Возле сарая кто-то колол дрова.
* * *
Дождь на иней, — крестьянская примета. Она оправдывалась.
По квартирам отсиживались господа офицеры гарнизона. Ни зеленое сукно ломберных столиков, ни бильярдная бывшего купеческого клуба с маклером, в своей широкополой шляпе и плаще-пелерине выдававшим себя за короля петроградского бильярда, ни бар — ничто не заманивало их выйти в непогодь.
Патрули прятались в подворотни. У штаба мокли согнанные с деревень подводчики: ну как понадобится куда каманам, они ведь через дорогу и то пешком не ходят!
Высоковский ужинал, когда его вызвали в прихожую. Патрульный в грязной, охлюстанной шинели отрапортовал: Достовалов схвачен на третьем посту.
— Ну? — Высоковский скривился. — Достовалов? Который по счету? Посулили обормотам награду, и тащат черт знает кого.
— Так чего, ваше благородие? — спросил патрульный. — Отпустить, ай как?
Высоковский накинул кожанку, сунул в карман револьвер.
— Идем посмотрю.
Уличные фонари, видимо, залиты. Темень. Дождь высекает пузыри. Поток ревет в овраге.
— Сюда, сюда! — патрульный неуклюже перепрыгивал лужи.
На перекрестке маячили смутные, словно размытые дождем силуэты людей и лошади, запряженной в телегу.
— Ну ясно, из подводчиков… — начал было Высоковский и осекся. Зачем-то отогнул воротник кожанки.
Папаха. Приземистая, широкая фигура…
— Он! — сунул Высоковский руку в карман.
В то же мгновение на него навалились сзади, заламывая руки, и связанного, с кляпом во рту, швырнули в телегу.
Ветер. Стоном стонут тополя и сосны. Хлещет дождь как из ведра, редко-редко где по домам блеснет свет в окнах, и на улицах пусто.
Телега скрылась в проулке. Увязалась было собака за подводой… Отец потом мне рассказывал, что ничего он так не боялся, как того, что своим лаем она переполошит Городок. Лаяла… Громко, очень громко лаяла дворняга! Но Городок — весь-то ничего, в одну улицу, и скоро телега затряслась по кочкам на скотном выгоне. Ездовой в папахе погонял немилосердно. Солдаты едва поспевали бегом. Собака отстала в перелеске их ждали.
— Достовалов? Один? — послышался окрик.
— Прихватил дружка за компанию. Интерес имею вплотную с ним потолковать: какая же гнида против нас ворожит?
— Дерзко! Смело!
— Как умеем, Пахолков. Для себя стараемся.
— Почему меня не поставили в известность? — упрекнул Викентий Пудиевич. — Ум хорошо, а два лучше.
— Хуже! — отрезал Достовалов. — Чую, что и так мне за самоуправство нагорит.