Озеро круглилось, стекленело — темное в заснеженных берегах. Покой залег на озере и в лесах; что напоминало о войне, так головни. Была изба рыбачья, явка была — головни чернеют. Одна печь уцелела. Из печи выскочила кошка на наши шаги. Кошка привязчива к родному дому.
— Прощай, Сережа.
У него свое задание, у меня свое, и нужно нам расстаться.
— Пожелай «ни пуха ни пера».
— А ты пошлешь к черту?
— Через плечо сплюну!
Я улыбаюсь через силу, Серега — весел, как всегда. Морщится курносый, обрызганный веснушками нос, на лоб свешивается густой рыжеватый чуб.
— Девчонка ты что надо…
В устах Сереги это высшая похвала. Он ошибается. Думает, что я понудила его снять часового — «одним каманом меньше, то воздух чище». Я не разубеждаю его.
— Го-гонг, клип-понг, — прокатилось по озеру, замерло в отдалении, как колокольный звон.
Заиленный приплесок в отпечатках разлатых, как кленовые листья, широких птичьих лап. Пушинка заплыла в заводь.
Лебеди на озере. Двое лебедей. Пара лебедей.
От своих, от стаи они отстали, да?
— Ко-гонг… кли-понг!
Кличи лебедей печальны в снежных берегах.
— Ну, будь, — говорит Серега. Порывисто наклоняется и целует мне руку.
Ничего такого: у вологодских парней, кто из вагонных мастерских, в обычае целовать руки девчонкам что надо.
— Я тебя уважаю…
— Будь, Сережа!
* * *
В документах комар носу не подточит. Пропуск, справки. На Катю Огаркову. Будто бы одежду на съестное меняю. В погосте Озерные есть адрес. К фельдшерице Тамаре Митрофановне. По документам она мне тетя. В глаза я ее не видывала, может, она такая же Тамара Митрофановна, как я Катя?
Главное, явка на озере провалена: головни на месте избы говорят сами за себя. Поэтому в Озерных придется действовать вслепую…
Озерные, Озерные — избы серые на покатом холме, березы древние, поди, с екатерининской поры, когда дан был царицей строгий указ дороги империи обсаживать деревьями!
Мертвой тишиной встречали Озерные. По задворкам бродил заморенный скот.
Что это значит? Неужто некому хоть коров загнать по хлевам?
Пуст посад. Кресты. Смолой, дегтем нарисованы кресты на воротах, на дверях.
Ударил колокол в часовне. С кладбищенских деревьев тучей снялось воронье.
Въезжал в село обоз. На подводах гробы или без гробов, в холщовых саванах покойники: кто головой вперед, кто ногами, навалены как попало.
Осенью восемнадцатого года на северные деревни через границы и фронты обрушилась эпидемия гриппа-испанки. В земских больницах и фельдшерских пунктах, кое-где рассеянных по волостям, не хватало ни врачей, ни медикаментов. Люди вымирали семьями, целыми деревнями, болезнь не щадила ни взрослых, ни детей.