- Потому ты и стал плавильщиком? - спросила Огнеглазка, сгорая от любопытства.
- Плавильщиками у нас в семье все мужики были. Правда, они железо да медь плавили, а я - золото.
И он ловко, двумя пальцами, вытащил откуда-то из-под нательника две маленькие золотые серьги - круглые, с напаянными по краю шариками, с тоненькими цепочками понизу. Девушки ахнули, а Головня чуть не выронил туесок с толчанкой. В свете костра серьги янтарно заискрились как две масляные капли, засияли холодным мягким переливом. Девицы зачарованно уставились на них - не оторвёшь. Будто околдовал их проклятый чужак. Искромёт же покатал серьги между пальцев и снова спрятал их за пазуху.
- Такие дела, красавицы.
Головне ужасно захотелось прихвастнуть своей находкой, чтобы сбить спесь с этого чурбана, но он переборол себя и вместо этого спросил:
- Как же ты сподобился?
- Да тайна немудрёная. Надо не обычный уголь в горн бросать, а каменный, из древних шахт, что в Серых Ямах остались. От него хороший жар идёт.
- Я слышал, в этих Серых Ямах еретики-лёдопоклонники сидят. Не сунешься к ним.
- А у меня от еретиков средство есть. Отец присоветовал. Надо, говорил, всегда носить с собой волчьи зубы, которые пролежали зиму в заговорённом ларце. Видишь? - он оттянул нательник, показал шею. На сушёной жиле болтался пожелтевший волчий клык. - Ни один еретик не страшен!
Девки так и остолбенели. Искра спросила:
- А других у тебя нет? Я этих еретиков жуть как боюсь.
Искромёт задорно подмигнул.
- Думаешь, пролежали бы они у меня целую зиму, если б я раздавал их всем подряд? - Но тут же рассмеялся. - Завтра приходи - подарю.
- И мне! И мне! - загалдели девчонки.
- Всем достанется, - успокоил их плавильщик.
Головню аж передёрнуло. Он взглянул на Искру. Вспомнил, как играли они в "поймай петлю", как Головня кричал ей: "Шорох", а она отвечала: "Хвать!", и подпрыгивала, как заяц-лопотун при встрече с Хромым Черноносиком. Разве может чужак понять это? Разве знает он историю Луча-Перехлёста и шебутного Багрянца, разве слышал слова, которые поведал Багрянец гадалке-приживалке в час, когда встали реки? Эх...
Отставив туесок, Головня вытер рот.
- Ну ладно, пойду. Доброй ночи! Доброй ночи, бабушка, - отдельно сказал он Варенихе.
- Уже? - просил Искромёт. - А про загон рассказать? Мы ж в нетерпении.
- В другой раз, - ответил Головня. - Благодарю за угощение.
Он вышел наружу. Сердце его прыгало от бешенства, в уголках губ играли желваки. Он злился на себя и на чужака, но больше всего - на богов, которые привели бродягу-плавильщика в общину. Из памяти не выходило лицо Искры, каким она смотрела на чужака - зачарованное, полное немого восхищения и восторга. Много бы дал Головня, чтобы Искра хоть раз взглянула так на него!