— Порви связь… Кошачьи Глазки.
Кортни села, уставившись на него. Он в первый раз назвал ее имя.
— Чандос?
— Не могу забыть… не моя женщина. Его затрудненное дыхание больше всего напугало Кортни. Она встряхнула его, но он не пришел в себя, и Кортни разрыдалась:
— Чандос, пожалуйста…
— Чертова девственница… плохо. Кортни не желала слушать, что он о ней говорит, но то, что он уже сказал, было очень обидно, и она излила свою обиду в гневе:
— Очнись, черт возьми! Тогда ты услышишь, что я тебе скажу! Я тебя ненавижу и скажу тебе об этом, как только ты очнешься! Ты злой, бессердечный, и я вообще не понимаю, зачем потратила всю ночь, пытаясь спасти тебя! Очнись же!
Кортни заколотила его по спине, затем, потрясенная, отпрянула. Она била беспомощного человека, человека без сознания!
— О Господи, Чандос, прости! — Она заплакала, гладя ему спину в тех местах, по которым только что молотила кулаками. — Пожалуйста, не умирай! Я больше не буду на тебя злиться, как бы ты ни заслуживал этого. И… и если ты поправишься, обещаю, что больше никогда не захочу тебя.
— Врешь!
Кортни вздрогнула от неожиданности. Глаза его по-прежнему были закрыты.
— Ты отвратителен! — бросила она, вставая. Чандос медленно повернулся на бок и поднял на нее глаза.
— Почему? — тихо спросил он.
— Почему? Ты знаешь почему! — воскликнула Кортни и вдруг невпопад добавила:
— И я вовсе не чертова девственница. Во всяком случае, теперь. Разве нет?
— А разве я так назвал тебя?
— Минут пять назад.
— Ч-черт! Я говорил во сне?
— И очень много, — сказала она с язвительной усмешкой и, отвернувшись, пошла прочь.
— Не надо принимать всерьез то, что говорит мужчина во сне. Кошачьи Глазки, — сказал он ей вслед. — И вот что еще: я уже не считаю тебя чертовой девственницей.
— Иди к черту! — не останавливаясь, крикнула она.
Но Кортни ушла недалеко, застыв как вкопанная перед дохлой змеей. На земле рядом с ней лежал кожаный кисет на шнурке, а она могла поклясться, что вчера вечером его здесь не было.
Холодок пробежал у нее по спине. Она украдкой огляделась, но вокруг было столько деревьев и кустов, что за ними мог прятаться кто угодно.
Кортни уставилась на кисет, боясь притронуться к нему. Это был прекрасно сработанный кисет из оленьей кожи размером в два ее кулака, и, судя по очертаниям, в нем что-то лежало.
Если кто-то подходил ночью к их привалу, пока Кортни ухаживала за больным Чандосом, почему же она никого не видела? Почему не ощутила присутствия постороннего? И почему этот человек не заявил о себе? Мог ли кто-то случайно обронить здесь этот кисет? Даже если и так, незнакомец должен был увидеть костер и показаться… если только хотел, чтобы его заметили.