— Так в чем же дело?
— Я вам привет привез, — не совсем по разработке (сбила меня с толку эта встреча лоб в лоб!) сказал я и сел к столу, но уже по плану: и чтобы между нами преграда оказалась, и чтобы он мимо меня к двери не рванул, хотя и ждали его там.
— Какой еще привет? — Он сразу насторожился: по документам ведь никаких родственников у него не числилось, он круглым сиротой проходил. — От кого? Вы, гражданин, адрес спутали.
— Да нет, не должно, — говорю я, все еще играя этакого наивного и старательного недотепу из провинции.
И положил на стол большой старый портфель: знаете, полуучительский, полупредседательский, в общем, потрепанный, пухлый и неофициальный. Мы специально такой мирный реквизит подобрали, чтобы наш подопечный как можно менее агрессивно держался: недотепы ведь расслабляют, замечали? А тут не только я недотепа, но и портфель какой-то древний, и в квартире — полная тишина (наши в носках по ней передвигались, понимая, что Юрий слушать будет, как зверь, и не то, что я ему буду болтать, а то, что там, за стенкой, происходит). А я действительно что-то болтаю — про железные дороги, про погоду в Пензе, про дождь в Саратове и перекладываю из портфеля на стол сверток, роюсь, будто шахтер, и жду, когда он начнет выходить из себя.
— Какого черта...
— Вот оно! — радостно воскликнул я тогда и подал ему очень тщательно упакованный пакет.
— От кого?
— Видать, внутри указано.
Он взял: на пакете стоял его адрес, имя, отчество, фамилия. Марки имелись, штемпеля, печати — все, как положено. Мы предполагали, что он все очень внимательно изучит, прежде чем вскрыть, и не ошиблись: долго он его вертел. Я за это время успел фразочку вставить. Тоже для его расслабления.
— Потом расписочку попрошу. Когда ознакомитесь.
— Расписочку?
Тут он начал пакет вскрывать: надо же хоть глянуть, за что с тебя расписку требуют. А пока он продирался сквозь все наши упаковки, я достал из кармана губную гармошку и пропиликал тот романс, который мне Вовочка играл в нашем отделении милиции: «Я встретил вас, и все былое...»
Видели бы вы, как он дернулся! Смотрит на меня, глаза вытаращив, а я себе пиликаю, и на него, как говорится, ноль внимания. Самозабвенно так, знаете, подвываю. Усердно. Чудак я, повзрослевший Вовочка. Это его окончательно вышибло из колеи, он снова пакет теребить начал, но уже по-иному. Руки выдавали, что его уже не так пакет интересует, как я со знакомой ему гармошкой и его же романсом «Я встретил вас...».
Вскрыл он, наконец, последнюю обертку и все от себя отбросил, будто гадюку ему в конверте подсунули. Побелел, губы задрожали, и весь стол оказался усыпанным фотографиями трупа у железнодорожной насыпи: мы их по три экземпляра ему в пакет положили. Тут я гармошку спрятал, достал ту, жестковатую фотографию, где остатки лица, пулей развороченного, и положил ее поверх остальных.