— Простите, миледи! Мой господин приказал мне видеть вас, если бы мне пришлось ждать даже до полночи.
— Твой господин?…
Розовая краска на минуту покрыла ее лицо, но тотчас же оно покрылась сильною бледностью.
Мальчик не обратил внимания на ее слова и продолжал громким, взволнованным голосом, боязливо оглядываясь кругом, как заяц, который боится охотников:
— Он приказал мне, когда увижу вас, не говорить его имени, а только передать вам этот залог, чтобы вы видели, что хотя и все погибло, но он не забыл ни своей чести, ни вашей воли.
Цецилия не отвечала. Она протянула руку: то был ее вышитый платок с ее графской короной и с ее именем.
— Так твой господин жив?
— Он мне приказал ничего больше не говорить; вы получили его посылку — и это все.
Она положила свою белую, нежную руку на плечо мальчика; но эта рука показалась ему железными тисками.
— Отвечай мне, дитя, или берегись!.. Говори мне о том, кого ты называешь своим господином, — говори все, скорей, скорей!
— А вы принадлежите к его друзьям?
— Царь Небесный… да говори же!
— Он под страхом своего гнева приказывал не говорить вам ничего больше. Но если вы его любите, то я уверен, что мне позволено будет сказать то, что вам уже должно быть известно. Разве тот любит действительно, кому приходится спрашивать — умер или жив его друг?
Бледное лицо графини покрылось краской. Царственным жестом она отдала мальчику приказ говорить, — она не привыкла к неповиновению, а то, что он сказал, разрывало ее сердце на части.
— Сэр Фульке завтра уезжает к берегам Франции, — сказал он с беспокойной поспешностью. — Когда с одной стороны бежали наши, а с другой — приверженцы Аргилла его приняли за мертвого и оставили на поле битвы, то, если б он не был такого крепкого сложения, он, конечно, умер бы тогда же, в ту ужасную ночь: раненый, без всякой помощи, он лежал на холодном ветру. Он не был из числа тех, которые бежали, — это вы, конечно, сами знаете, если знаете его. Перед рассветом нам удалось его унести; я и Дональдо — мы спрятали его в шатер. С ним сделалась горячка и он не сознавал, что мы с ним делали; но этот клочок кружев он не выпускал и держал в руках в продолжение нескольких недель. Какая волшебная сила скрывалась там?… А может быть, там была именно та волшебная сила, которая наконец спасла его: ведь, очень странно, что он выздоровел. Мы делали все, что могли; охотно отдали бы за него всю жизнь. Весь год мы провели в горах Шотландии, скрываясь и стоя настороже. Жизнь не манила сэра Фульке и, я думаю, он не особенно благодарит нас за свое спасение. Но как бы сильно ему пришлось страдать, когда бы эти бесчеловечные виги связали ему назад руки и повесили его, как мясники вешают баранов? Но теперь самая большая опасность миновала, и завтра мы переправимся через Ламанш. Англия — больше не место для моего господина.