и
maman своего нового питомца, что хотя он и согласен взять их сына на общих основаниях, тем не менее его познания так ничтожны, что ему придется брать еще
частные уроки, кроме классных; другая тысяча рублей была ассигнована на эту статью. Родители отбыли восвояси.
Нет надобности останавливаться на пересмотре занятий нашего героя — это будет и длинно, и вяло, и скучно; мы просто попробуем взглянуть на Петрушу года через два после поступления его к Косому Зайцу.
О, Петруша ужасно развился в этот короткий срок! Он вырос на целую голову: он отлично ездит на лошади верхом; он прекрасно катается на коньках; он знает, что в Париже женщины грациозно-кокетливы, а в Лондоне холодно-величественны; он в совершенстве изучил Бореля, Донона, Шотана, Доротта и Огюста; он постоянный посетитель французского театра, где смотрит такие пьесы, при одном имени которых берут корчи все это пересмотревшую его бабку-ханжу и сладострастно чавкают парализованные губы деда-юноши, при одном имени которых дрожат словно в лихорадке подобные юноши и сухо замечает обыкновенный смертный: «Да какая же эта оперетка, это просто общая ванна, если еще не хуже; потому что в ванне хоть водой прикроешь свой стыд, а тут и воды даже нет»; он, наконец… Ах, зачем, муза моя, покинула ты меня! Только стихами и можно воспеть то, что я должен изложить теперь презренной прозой… У Петруши, видите ли, есть фрак, и стоит один этот фрак ровно сто двадцать пять рублей, и не знает этот фрак от рождения утюга, и сотворен этот фрак из тончайшего сукна, и весит этот фрак чуть не пять золотников… Нет, без стихов тут ничего не поделаешь!
Так, преуспевая во всестороннем развитии ума и сердца, герой наш провел года три у Косого Зайца, от которого перешел куда-то в другое заведение, а отсюда, тоже года через три, выступил уже изготовленным на жизненную стезю. В двадцать с чем-нибудь лет Петруша значительно развился и физически, сложился, сформировался, и вышел из него совершенный бельом, или, как говорят плебеи, «лоботряс, ничего себе». Он, кажется, числится где-то на службе; по-прежнему любит Бореля и прочих и по-прежнему добросовестно посещает балет и французский театр; биллиардное искусство Петруша постиг до того, что даже сам француз Пегий дает ему не больше пяти очков вперед; вкус в винах и гастрономию герой наш понимает недурно; он, наконец, пользуется особенной благосклонностью Берты, этой волшебницы Берты, этой коварно-прекрасной Берты, — а Берта не шутка (голову даю на отсечение, если насчитаете больше десяти таких счастливцев)! Но что касается до его туалета, то… Ах!.. Прошлой осенью, когда он явился на Невский в новом пальто, все так и ахнули от удивления; а какой-то мелкий портной-штучник (мне это рассказывал очевидец) до того был поражен видом Петрушина пальто, что долго стоял в оцепенении, неподвижный как статуя, и наконец с словами: «Пропадай всё!» — стремительно бросился в кабак.