Абалая не занимают эти вопросы. У него есть другие, много больше, подробные: могли они в столь тесном месте сидеть или им приходилось стоять, преклонять колени, сидеть на корточках; почему они не умирали от жажды; неужели так никогда и не спускались, ни по какой из причин, даже по естественной надобности; верно ли, что даже сон не повергал их на землю…
Священник отвечает, не преминув заподозрить, что деревенщина пытает его по своему безверию, наущает усомниться в вере, в том, о чем он проповедовал с кафедры. Однако, как говорится, ответ на все найдется.
— Как питались? Умеренно, хотя кому-то, в зависимости от места обитания, благоприятствовала природа. У этих, вероятно, оказывался под рукой дикий мед, плоды деревьев. О других, особенно о скитальцах в пустыне, сказывают, что они питались пауками, насекомыми, даже змеями.
Упоминание отвратительных тварей усугубляет зародившуюся тревогу падре. Для вящей безопасности озирается — далеко ли они зашли? «В самую глубь ночи», — думает он, оценивая гущу ближних зарослей. Они ушли от становища, от скопления повозок и тягловых животных. Размышляет перед закутанным в пончо незнакомцем, которого прежде не видел: тот, похоже, строптив, озабочен, непонятно, способен ли он причинить зло. Священник овладевает собой, пробует успокоиться, заключает, что надлежит с радостью принять этот, возможно, бесхитростный вызов, заставивший его вспомнить о прочитанном, пусть даже чтобы поделиться с единственным прихожанином, хоть и при столь диковинных обстоятельствах.
Падре поясняет, что они также могли кормиться чужой милостью, но Абалай сомневается: «Разве они не держались уединенно, сторонясь людей?».
— Страдальцы и богомольцы совершали к ним паломничество, прося о заступничестве перед Богом, и от этих глубоко верующих людей они принимали кое-какую чистую пищу.
— Значит, они были святые? Могли просить Бога?
— Все мы можем.
Абалай вновь удаляется в закоулки своей души, забыв о священнике. Тот не мешает, ждет продолжения.
— Вы говорили в проповеди, что они уединялись для покаяния.
— Не только: для покаяния и созерцания.
— Созерцание… Неужто они видели Бога?
— Кто знает. Но созерцание ведь не только в том, чтобы пытаться познать лик Иисуса или его божественное сияние, но и душой отдаться мысли Христа, таинствам религии.
Абалай уловил, но он стремится прояснить именно первый момент:
— Вы сказали — покаяние. В чем они каялись?
— В своих прегрешениях, или замаливали проступки ближних. Что касается конкретно столпников, то они поднимались на колонну, дабы стать ближе к небу, оторваться от земли, где грешили.