Именно поэтому Лука готов был ждать от него любой выходки. Мало ли что взбредет в стариковскую голову. Он почему-то представил, как по вечерам подпивший дед Василий развлекается тем, что привязывает своего кореша Еносия пеньковой веревкой к стулу и начинает допрос: «Сознавайся, вражина, именно ты готовил покушение на всеми нами горячо любимого дорогого Лаврентия Павловича…»
Он прошел за Василием по дощатому тротуару — до высокого крылечка, где стариком уже были приготовлены два стакана и бутыль с бражкой.
— Специально для тебя сообразил. Знал, что прогуляться выйдешь, — сказал Василий. Глазки его бегали, изучали Стрельникова.
«Тоже мне, экстрасенс хренов. И дурак бы понял, что новый человек захочет пройтись по деревне, осмотреться».
Старик налил себе, не спрашивая — Стрельникову. Стараясь, чтобы это выглядело вежливо, Лука отказался.
— Спасибо большое, на сегодня еще дел много. На жаре — разве работа.
— Не боись, не пропадет. — Без капли сожаления Василий приветственно качнул в руке стакан, залпом отправил в глотку, вытер ладонью губы. — Этот тоже, все ходит! Вражина! — он махнул рукой куда-то неопределенно.
— Кто? — спросил Лука.
— Игнашка. Кто же еще.
Лука вспомнил про таинственного худощавого человека, имевшего обыкновение не здороваться с гостями и бесследно исчезать.
— А кто он такой?
— Игнашка-то? Знамо кто — дыбил первостатейный. У него в городе две квартиры и дочка богатая. А не сидится на месте. Все ездит сюда, вынюхивает. Шкура недобитая. Знаю я, чего он ищет.
— Что ищет? — простодушно спросил Лука.
— Так я тебе и сказал, — Василий хитро и зло прищурился.
Лука вдруг интуитивно понял — надо подождать. Его молчание подействовало на старика сильнее конского возбудителя. Василий весь надулся, бородка его задергалась, глазки забегали. Вопреки ожиданию, все естество его как будто говорило: «ну спроси, ну спроси! Спроси же ты, дурила! Я все скажу». Наконец, Василий не выдержал и заявил:
— Клад он ищет. Еще белогвардейский, можа и колчаковский. Точно тебе говорю!
И добавил шепотом:
— Никакой у него не рак. Оборотень он, Игнат наш. Всамделешний! Только я тебе по секрету, — Василий приложил к губам палец. — А ты никому. Понял?
Старик опорожнил и второй стакан. Лука не мог сдержать усмешки, на что Василий не преминул вставить:
— Что, смешной я, да? Шучу, думаешь? А я не шучу. И ты не зли меня. Как говорится, я не злопамятный, да только злой и память хорошая!
Лука все-таки не выдержал и засмеялся.
Василий побагровел.
— Ты думаешь, Фаддей здесь главный? Да ни хрена подобного. Здесь главный — я! То, что он на меня голос повышает, а иногда силу применить может — это все ерунда. Зато когда мой срок настанет, все поймут, что по сравнению с Василием они полные нули. Все! Бывали в свое время такие смелые. Думали стращать Василия, козни строить…