— С ума сошел, разгуливать голышом по такой погоде!
— Мы оба вчера немного съехали с катушек.
Я застыла на пороге, не ожидая такой внезапной прямоты, но Глеб улыбнулся, взял одеяло, накинул на плечи.
— Не бери в голову, Полевая. Надо жить дальше. Что бы ни произошло.
Он посмотрел вперед — туда, где над крышами домов занимался рассвет, меняя цвета, наполняя мир теплотой, смывая потери, побуждая забыть. Мне и самой хотелось забыть, стереть все и жить. Как мы жили вчера — мгновением, вспышкой, неслучайной случайностью.
— Похороны сегодня в двенадцать, — сказал Глеб, и я очнулась.
На небольшом кладбище почти не было людей. Только мы и тихо перешептывающиеся соседки Ольги. Солнце стыдливо спряталось, небо затянули тучи, и пошел снег — тяжелый, липкий. Он оседал на наших рукавах и таял, оставляя на одежде обманчивое подобие росы.
Глеб побледнел, и я всю церемонию держала его за руку. Неважно, что было вчера, что будет завтра, сегодня я останусь рядом. В самом конце, когда замолчавшие, наконец, соседки возлагали цветы на небольшой бугорок, он обнял меня, и я все боялась, что когда он отстранится, увидеть на скорбящем слезы. Слез не было — возможно, он и вовсе разучился плакать.
Назад мы ехали в полном молчании, но перед входом в дом Глеб остановился, посмотрел и серьезно сказал:
— За то, что была со мной, спасибо. А случившееся ночью — забудь. У тебя своя голова на плечах, и шишки на ней набивать тебе. И да… — Он отвернулся, помолчал немного. — Для дружбы иногда нужно совсем немного.
И вошел в дом.
Я глубоко вздохнула, стараясь прогнать тяжесть, осевшую где‑то в легких. Облокотилась на перила, закрыла лицо ладонями. Прошлая ночь казалась нереальной и далекой, виделась больше сном, чем явью, придуманной картинкой. Странно, но сожаления не было. Скорее грусть из‑за того, что все у нас так вышло. Может, нужно дать нам шанс? Хотя я четко понимала, если обижу его — потеряю. Терять Глеба не хотелось.
В гостиной никого не было. Вообще, казалось, что дом вымер. Глеб, наверняка, отсыпается наверху, а у остальных, скорее всего, планы на вечер воскресенья. По позвонку пробежал неприятный холодок — вспомнились слова Влада об охоте. Непонятные и пугающие.
Неужели я, и правда, сегодня увижу ясновидца? Настоящего, как в легенде. Почему‑то мысль об этом не принесла удовлетворения — хотя и было любопытно, внутри разрасталась тревога. Что‑то подсказывало: слово «охота» не означает, что мы будем брать у него интервью.
Впрочем, Влада я тоже не видела, так что немного успокоилась. Может, он и забыл вовсе.