— Я верну ее тебе. Потом, — сказала тихо.
— Не стоит.
Он выпрямился. Напряженное лицо, сжатые в тонкую линию губы, пустые глаза.
«Прости меня, — подумала я. — Прости и будь счастлив».
В прихожей зазвонил телефон, я бросилась отвечать.
— Выходи.
Коротко и ясно. Филипп приехал, нужно спускаться. Я не знала, что будет завтра, но почему‑то чувствовала: я поступаю правильно. Возможно, потом, когда опасность уйдет, смогу вновь увидеть Матвея, все объяснить.
Нет, объяснить точно не смогу. Тем более, когда самолично сожгла все мосты…
Матвей молчал. Я думала, он будет задавать вопросы, злиться, кричать. Молчание убивало, делало только хуже. Но, наверное, так и должно быть — гнетущая тишина в ответ на ложь о предательстве. Впрочем, такая ли это ложь? Мысленно я предавала его в своих снах, отдаваясь другому, теряя рассудок от его прикосновений. Мысленно, не физически. Но все же.
Я подняла тяжелую сумку, забросила на плечо, в руку взяла пакет.
— Прощай, — прошептала и решительно покинула комнату.
Уже у самой двери услышала брошенную вдогонку фразу:
— Ненавижу тебя.
— Знаю, — ответила я и вышла в ночь.
Квартира Филиппа располагалась в центре — двухкомнатная хрущевка, не особо просторная, но уютная. Светлые обои в цветочек, обклеенные пленкой — самоклейкой межкомнатные двери, немецкое трюмо с витиеватыми выпуклыми рисунками на дверцах и мутным зеркалом.
Филипп внес мои вещи в спальню, поставил у кровати. Атмосфера уютная. Мебели немного: тумбочка из того же гарнитура, что и трюмо в прихожей, высокий шкаф. На полу — светлый, слегка затертый ковер.
— Пока поживешь тут, — сказал Филипп. — Ты использовала жидкость?
Я кивнула.
— Охотник вселился в парня моей подруги. Я выплеснула содержимое пузырька ему в лицо, а потом сбежала.
— Молодец. По идее теперь он должен потерять след. Но я не стал бы рисковать и выходить на улицу некоторое время — охотник видел тебя и наверняка запомнил внешность.
— А Вика? Она не… То есть он…
— Охотник не может навредить человеку. Да и ни к чему ему это.
Я покачала головой, присела на кровать и закрыла лицо ладонями.
— Знаю, это слишком для тебя. Твои родители поступили опрометчиво, не рассказав об атли.
— Родители погибли, когда мне было пять.
— Это многое объясняет.
— Почему он хочет нашей смерти? Что атли сделали ему? Кто они вообще такие.
— Не они, а мы. Дело не в атли — проблема намного глобальнее. — Филипп вздохнул. — У тебя глаза слипаются. Я расскажу завтра, а сегодня прими душ и поспи.
— А если он войдет ночью? Вдруг вселится во взломщика, откроет дверь и проникнет внутрь? — испуганно спросила я. — Или вообще — в тебя?