— А почему не сказал: «Давай, Павлинка, вместе?»
— Хорошо, давай, Павлинка, вместе. Посмотри, ничего тут не осталось? Я за уловом сбегаю.
— Нет, я сбегаю. Знаю, зачем.
— Зачем?
— И там посмотреть — не осталось ли следов.
— Правильно! Дуй, Павлинка!
Тимка заново оглядывает берег. Надо еще на тропу сходить: нет ли на ней конского навоза...
— Стой! Руки вверх!
Голос из-за кустов хриплый, отрывистый. А кто кричит — не видно. Дуло винтовки черным глазом прямо в лоб Тимке целится.
— Ну! Кому говорят!
Тимка нехотя поднимает руки. Из-за багульника медленно выплывает зеленая фуражка, округлое лицо со злыми глазками, сивая бородка лопатой. Потом вылезает зеленый френч, синие галифе и, наконец, старые ичиги с загнутыми носками. Тимка сразу узнает Прокопа Егорыча, Павлинкиного отца. Чего он тут рыщет? Неужто про батяню пронюхал?
Копач тоже признает Тимку.
— Опусти руки, змееныш! — командует Прокоп Егорыч. — Што тут делаешь?
— Рыбу ловим, дядя Прокоп.
— С кем?
— С Павлинкой.
— С Павлинкой?! — зло щурится Копач. — Нашел, голодранец, пару. Где она?
— Перемет проверять пошла.
Копач поворачивается к лесу, трижды кричит по-кукушечьи. Через минуту из-за сосен выезжают двое, одетых так же, как он. Задний всадник ведет в поводу копачевскую лошадь.
— Давай сюда! — машет Прокоп Егорыч.
Павлинка встречается с отцом на тропе. Она не впервые видит его в одежде белого солдата. Но как-то непривычно ей это, странно. Тряпичные погоны коробятся, френч такой ширины, что в него свободно два отца войдут. Галифе узкие, бутылками, с наколенниками из черной кожи.
— Ты чо с ним валандаешься? — Копач машет плеткой в сторону Тимки. — Пошто дома не сидишь?
— Я...
— Молчи, не якай! Еще раз увижу, тебе и ему головы сверну.
Копач мостится на валежину, где сидел Ершов. Двое устало привалились к соснам.
— Был здесь кто? — Копач поочередно смотрит на ребят. — Отвечай, смекалинский выродыш!
— Не видел, дядя Прокоп.
— Павлина?
Тимка не мигая смотрит на Павлинку. Копач перехватывает Тимкин взгляд, криво усмехается.
— Тебя спрашиваю, Павлина!
— Никого не было.
Те, двое, прикрывши глаза сидят: иль не спали давно, или устали сильно. Крайний от Тимки — молодой, скуластый, все время подергивается, будто припадочный. Не русский он, скорей на баргута похож. Другой — постарше, здоровенный дядька, со шрамом на щеке.
— Едем, Прокоп, — сонно ворчит дядька. — Вечер на дворе, ково найдешь? Неровен час, сами в засаду попадем.
— Погодь! — отмахивается Копач.
Тимка против Прокопа Егорыча стоит, на штаны свои смотрит. Переводит взгляд на копачевский ичиг. А перед ичигом... окурок притоптанный. Батяня курил.