Сабля Лазо (Никонов) - страница 12

Копач искоса на Тимку посматривает, бородку пощипывает. С его ног на свои ичиги взгляд переводит. Смотрит, развязался ичиг, будь он неладный!

Нагибается Прокоп Егорыч к ичигу, за ремешок берется. Глядь, окурок, вот он. Свежий, недавно брошенный.

— А ну, дыхни! — требует Прокоп Егорыч. — Дыхни, выродок собачий! Так! Пальцы покажь! Так! Не ты курил, щенок!.. Получай, волчье отродье!

Со свистом опускается плеть на Тимкину спину. Трижды, без передыха: жик! жик! жик!

Тимка тыкается носом в песок, прикрывает голову руками. Три темных полосы тележным следом тянутся по спине.

Двое, очнувшись, во все глаза смотрят на Копача.

— Говори, кто был? — Копач заносит над Тимкиной головой развязанный ичиг. — Говори, сучий сын, если жить хочешь!

Но тут случается такое... Павлинка с криком: «Не смей!» мгновенно кидается отцу под ноги. Не устояв, Копач грузно валится на землю. Двое у сосен сотрясаются от неудержимого смеха.

— Хе-хе-хе! — нервно дергается молодой, вытирая глаза.

— Хо-хо-хо! — трясет животом дядька со шрамом.

Прокоп Егорыч вскакивает, подбирает выпавшую плетку. Глаза его наливаются кровью, сивые усики судорожно прыгают под носом.

— Ты!... Ты!... Гаденыша защищать? Убью!..

Тяжелая плетка змеей опоясывает спину Павлинки. Девчонка ежится, втягивает голову в плечи. Молча жжет отца упрямым взглядом.

Молчание дочери окончательно бесит Копача: плетка снова взлетает над Павлинкиной спиной.

— Ах, так!.. На! На! На! — трижды жикает плеть.

Молодой, скуластый тигром прыгает на плечи Прокопа, хватается за рукоятку.

— Остынь, Копач! Детей не жалеешь. Не брали мы тебя в палачи. Брось, говорю!

Не на шутку распалился Копач Прокоп Егорыч: кряхтит, кружится с баргутом на спине, сбросить норовит. А дядька со шрамом опять хохочет. И все причитает: «Ах, ты, мать честная! Ах, ты, мать честная!»

Кое-как изловчается Копач, стряхивает со спины баргута. Тот еще на ноги не поднялся, как плеть над ним засвистела. Один удар по левому глазу пришелся. Вскрикнул баргут, пригнулся, лицо руками закрыл.

Дядьку со шрамом будто шилом кто кольнул: не до смеха стало. Шутка в деле — глаз парню выхлестнул.

— Ты за што это?! — вскакивает дядька.

— Пусть не лезет под горячую руку!

— Смотри, Копач, доиграешься!

— Не пугай, Панфил. Давно пужаный.

Павлинка белая-белая стоит, вишневую кровь с подбородка вытирает. Это она губу прикусила, чтоб не закричать.

— Ну, Павлина! — хрипит Копач, — дома по-иному рассчитаюсь!

Дарья Григорьевна, Павлинкина мать, смолоду жила на прииске «Золотинка». Был прииск хмурым, жил суетно, горько. Но девчонка не замечала этого. Играла с ребятами на отвалах, бродила по мутной Тургинке, лазила по диким скалам. Семья жила складно и дружно. Отец слесарничал вместе с Платоном Петровичем, мать управляла несложным хозяйством. По воскресеньям Потехины и Смекалины одевались по-праздничному, уходили в березовый лесок, что растет против фабрики-«бегунки», садились на лужайку, обедали чем бог послал. Отцы о шахте говорили, матери — о домашних делах. Выпивали по рюмке-другой. Горькую жизнь, как шутил Потехин, горькой водкой запивали. Пели старинные песни, вспоминали дедов-прадедов.