Так пролетели семь Дашуткиных лет — до первой горючей беды. Умерла от чахотки Дашина мать — Екатерина Кузьминична. Трудно пришлось Григорию Силычу, отцу Дашуткину. Да не пал он духом, еще больше привязался к дочери. Татьяна Карповна, жена Смекалина, частенько наведывалась к ним — то Дашутку помыть, то белье постирать-поштопать. Не захотел Григорий Силыч второй раз жениться, побоялся, как бы Дашеньке хуже не было.
Однажды зимой случилось несчастье с Григорием Силычем. Придавило его в шахте обвалом, и осталась Дашутка одна-одинешенька в убогой хатке со слепыми окнами.
Судили, рядили Смекалины, что с Дашуткой делать. Избаловали ее мать с отцом, нужному ремеслу не научили. Так и погибнуть недолго.
— Возьмем Дашутку, Платоша? — сказала Татьяна. — Я ее потихоньку-полегоньку шить научу. Глядишь, кусок хлеба заработает.
На том и сошлись: стала Дашутка у Смекалиных жить. Поначалу плохо выходило — горевала она, все куда-то убегать собиралась. Все равно, говорит, не житье мне на белом свете, нет у меня пути-дороги.
Татьяна Карповна умом да лаской взяла, к работе приучила. Мало-помалу Дашутка самостоятельно шить стала.
А как-то весной приехала из Межгорья бабка Мавра, Дашуткина бабушка. Туда-сюда, так и этак. Стара, говорит, стала, присматривать некому, пусть, дескать, Дашутка со мной поживет. Когда умру — все хозяйство ей достанется.
Правду сказать, хозяйство у бабки невеликое: домушка-курнушка, корова старая да семь куриц-несушек. А все ж свой угол.
Согласилась Дашутка, поехала. Хорошо она с бабкой жила — шила, по дому управлялась, корову доила, за курицами присматривала. Все хозяйство на свои плечи взвалила.
Красоту людскую нигде не спрячешь. Пригляделся к Дашутке соседский парень Василь Подорожный, ухаживать стал. Все полюбовно шло, и бабка была довольна. Полгода, год ли пролетел — стали о свадьбе поговаривать. Да на беду заприметил Дашутку Прокоп Егорыч, поперек дороги встал: в бабкин дом начал ходить, Дашутку сватать.
Бабка Мавра ни в какую. Черт, говорит, рогатый и тот за тебя не пойдет. И Дашутке не нравился Прокоп Егорыч — худая слава о нем по селу шла.
А Копач себе на уме. Врешь, думает, не мытьем, так катаньем возьму.
Первым делом решил он Василя с дорожки столкнуть. Позвал как-то в лес за дровами, да там и оставил. Банда, поясняет, на их напала. Василя, дескать, убили, а он еле спасся.
Не поверили Копачу, а как докажешь? По русской пословице, не пойман — не вор.
Загорюнилась Дашутка, изревелась — дитя от Василя ждала. Бабка Мавра совсем закручинилась, умерла вскоре. Прокоп Егорыч больше прежнего к Дашутке пристает, золотые горы сулит, в шелка обещает одеть. И что дитя будет — ничего, простит.