Сабля Лазо (Никонов) - страница 19
Тимка на всякие хитрости мастер: лег на пол, к приступку прижался. И выглядывает одними глазами.
По разговору судить, Брянцев с Копачом давно спорят. Копач какого-то Тихона клянет, бандитом называет, будто сам святой. Брянцев кудряшками потряхивает, огурец пальцами ловит, посмеивается. Надо, объясняет, съездить к Тихону, поговорить. Копач ему свое доказывает, мол, с бандитом — бандитский разговор. Он у китайцев даром золото гребет, а с нас две шкуры спускает.
— Давай, Прокоп, пока суть да дело, к Тихону махнем, — сосет огурец Брянцев. — Самогону захватим, гульнем денек. И Тихона заодно пощупаем.
— На то согласен, — Копач поднимает рюмку. — Я тем временем на жеребца пузатого надавлю, чтоб список вовремя составил. Сам назвался сдуру.
— Неужто ты без списка этого не знаешь — кому воздать по заслугам? — ухмыляется Брянцев.
— Знать-то знаем, но все же спокойнее, когда другой укажет.
Ничего непонятно Тимке, про что разговор. Какой-то Тихон, жеребец, список...
В самую неподходящую минуту свистнул Кирька. Тимка ползком, ползком — и к двери. Крючок скинул, на двор махнул. Только из калитки нос высунул — Павлинка навстречу.
— Здравствуй, Тимка. У нас был?
— Тебя проведать хотел. А ты куда ходила?
— У Козулиных сидела. Ой, какой ты бледный, Тимка?!
— Ничего не бледный.
— А Кирька пошто убежал?
— Не знаю.
Дотошная эта Павлинка, все выпытывает.
— Опять тайна, Тимка. Опять? Я от тебя ничего не скрываю.
Что тут делать, хочешь-не хочешь — открывайся.
— Ладно, пойдем на берег, поговорим. Не сюда, от избы подальше.
Страшную клятву требует Тимка от Павлинки. Всеми святыми клянется она «ничего не сказывать ни матери, ни отцу, ни прохожему молодцу». А если проговорится, гореть ей в геене огненной сорок сороков, еще столько и еще полстолько.
Все рассказал Тимка — и про что с батяней разговаривал, и как разговор в сенцах подслушал.
— Нехорошо, Тимка, подслушивать, грех.
— Знаю, — мнется Тимка. — Говорю, Кирька подзудил. Все одно я ничего не понял.
Неприятно Павлинке, что Тимка так сделал, все время думала, что он честный. И еще нехорошо: всегда он себе выгоду ищет.
— Странный ты, Тимка, — Павлинка задумчиво теребит косу. — Отца своего жалеешь? А думаешь, мне моего не жалко? Хоть и не родной. Случится беда, как мы без него жить будем?
Права Павлинка, ничего не скажешь. А если скажешь, разве поймет? Правильно маманя говорит: «Сыт голодного не разумеет».
— Батяня мой, если хочешь, не о себе — о всех людях думает. Прискачут семеновцы — полдеревни пересекут, кого в расход пустят. Нешто они партизаны?
И Тимка верно говорит. Вот и пойми, где правда?