Межгорьевцы, какие в селе остались, робко из окон выглядывают. Во все глаза смотрят, удивляются: Копач Смекалина на расстрел ведет. А говорили, вроде, убит Платон Петрович. И Тимоха с ним? Вот она, судьба-судьбина горькая. Копач-то, выходит, верх взял?
— Господи, господи! — крестится Татьяна Карповна. — Да что ж это, люди добрые?
Не кричит Татьяна Карповна, про себя шепчет. Знает, некому ей помочь. Смотрит, куда Платошу с сыном повели. В сторону первого переката, к Змеиной скале.
Много людей полегло у этой скалы. Кого поймают, обязательно туда ведут. Вот и Платона Петровича черед настал. Да не одного, с сыном.
— На мыло пустим! — помахивает плеткой Копач.
Платон Петрович зубами скрипит, руки развязать пробует. Да нет, крепко умеют вязать, сволочи. Научились.
— Эх, Прокоп, Прокоп! — укоряет Смекалин. — Ребятишек и тех не жалеешь. Хуже зверя стал.
— А твою шкуру на барабан натяну! — замахивается Копач плеткой. — Ишь, учить удумал. Пулю и ту на тебя, гада, жалко.
Вздрагивает Тимка от копачевских слов. Выходит, на расправу ведут. Как же это? И его не будет, и батяни? А маманя как же? И ни травы, и ни солнышка? Ни Шумного, ни ленков? И Павлинки? Ничего, ничего?!..
Никогда не думал Тимка о смерти, так, как сейчас. Видел, как люди в бою гибли. Как Ван Ли умирал. А тут — самому. И так скоро?..
Платон Петрович плечом чувствует: дрожит Тимка.
— Крепись, сынок! — понижает он голос. — Ты же нашей породы, смекалинской...
Платон Петрович на миг закрывает глаза. В голове гудит нестерпимо. Плывет все, качается. Помедленней надо идти, чтоб не упасть. Одна мысль, горькая, неотвязная, крутится в голове: «Неужто и сына?»
Прокоп Егорыч из себя выходит: не нравится ему, что Смекалин еле ноги переставляет. Нешто на полдороге прикончить?
— Шевелись, шевелись! — покрикивает Копач. — На солнышко вон смотри. Вишь, какое золотистое.
Не страшно помирать Платону Петровичу. Знал, всякое может случиться. Целый месяц по острию ходил, под носом у семеновцев орудовал. Все задания товарища Лазо выполнял. И сейчас вот кое-что разведал, да выследил его Копач.
И без Платона Петровича жизнь пойдет своей дорогой. Кончится гражданская война, наберет силы Советская власть. А там и до мировой революции рукой подать. Заживут люди светло, радостно. Может, и его добрым словом помянут.
Татьяну, понятно, жалко. Истоскуется, изгорюется, все сердце выплачет.
А Тимку? Ах, если бы не Тимка...
Казак Панфил всю дорогу молчит, во рту распухшим языком ворочает. Ловко бородач ударил, едва зуб не выбил. Ну, да и ему досталось.