Дом творчества оказался в пяти минутах езды от станции, а ужин, как выяснилось, начинался ровно в семь.
Одноэтажный административный корпус, в котором размещались бухгалтерия Дома и квартира директора, примыкал к еще открытым воротам, в его окнах горел свет. Алексей Павлович Белый — полный, высокий, пятидесятилетний, с крупным лицом и гладко зачесанными пепельными волосами — удивился, что мы совсем без вещей, но я и тут легко соврал, что мы прямо с самолета из Свердловска, а наш багаж улетел почему-то в Ташкент, теперь нам привезут его только дня через три-четыре.
— Бывает… — сказал он философски, забрал наши паспорта и по мокрой, в желтых кленовых листьях, асфальтовой дорожке под черными полуголыми деревьями проводил нас в «красный», как он сказал, коттедж. Зажигая там свет, сообщил: — Здесь тепло, я еще неделю назад включил отопление. — И в коридоре, потрогав горячую батарею парового отопления, словно мельком спросил: — Вас вместе селить или каждому по комнате?
— Каждому по комнате, — ответил я.
— Выбирайте комнаты, коттедж свободен. У нас пока пусто, заезд будет в субботу на семинар редакторов. Вы не редакторы?
— Нет, мы сценаристы.
— Ладно. Оставьте ваши продукты и пошли ужинать.
— Алексей Павлович, извините, а у вас случайно не найдется какой-нибудь лишней пишмашинки, пока придет наш багаж?
— Гм… Найдется, но завтра. Сегодня кладовщица уже ушла…
И наконец вот он — легендарный Дом творчества, о котором я столько слышал от наших киношных динозавров и о котором так взахлеб и подробно рассказывал Мастер. Огромные венецианские окна полукруглой, на первом этаже столовой яркими желтыми пятнами светятся сквозь черную вязь полуголых осенних веток… Мы проходим мимо них к левому крылу двухэтажного здания… С неожиданным даже для самого себя, циника, волнением я, следуя за Белым, поднимаюсь по трем ступенькам бокового входа и иду по коридору вдоль стен с большими фотографиями-кадрами из фильмов «Чапаев», «Волга-Волга» и «Падение Берлина». Но в большом зале столовой действительно — почти никого! Люстры горят, все столики накрыты белыми накрахмаленными скатертями, столовыми приборами и белыми салфетками, заправленными в мельхиоровые кольца, но только за одним дальним столиком у левого окна ужинают четверо: два старика — один худой и остроносый, второй респектабельно крупный, с толстой палкой, а с ними высокий и чем-то знакомый мне молодой блондин и крупная пожилая дама в розовом не то кимоно, не то пеньюаре…
Белый показал нам наш столик у окна в правой стороне зала; сорокалетняя официантка в белом переднике и белом чепчике тут же поставила перед нами две креманки с творогом и спросила: