— С женой моей вы наверняка встретились по дороге, она повезла сына в лагерь, чуть было не сказал «в пионерский». Вы с ними разминулись буквально на час…
Теперь камера была включена, и мне не нужны были паузы в нашем разговоре, я сказал:
— А я читал у вас, что в Америке люди живут без заборов.
Он усмехнулся:
— Поймал! Дело в том, что в России люди заборами отгораживаются друг от друга. А этот забор от оленей, барсуков, лис и зайцев. Иначе они тут все сожрут еще до созревания! Моя жена ведет с ними настоящую войну, круглосуточную. Вон то дерево видите у забора? Неделю назад сосед звонит — посмотрите в окно, у вас на дереве медведь сидит…
— Вы его застрелили?
— Нет, я не Хемингуэй. Ружье у нас есть, конечно, и если бы он в дом полез, пришлось бы стрелять. А так он сам ушел. А вообще, вы бы выключили пока свою камеру, мне жена велела для съемки одеться приличнее.
— Зачем? Так замечательно, вы же дома и на природе.
— Все равно, выключайте! Мы сейчас с кофе и ягодами по рюмашке врежем. Вы что предпочитаете — коньяк или виски?
— Ну, если с кофе, то коньяк, наверное…
— Вот и выключайте камеру. Все равно в России уже запрещено в кино спиртное показывать.
— То есть вы про нас все знаете? — сказал я, выключая камеру.
— А как же! Я там каждые два-три месяца…
После кофе с коньяком он вопреки моим протестам переоделся в рубашку и брюки и перешел с веранды в комнату, сел в кресло у огромного, во всю стену окна.
— Почему? — удивился я. — На веранде прекрасно!
— Слушайся старших, — отрезал он, перейдя на «ты». — Во-первых, я все-таки ВГИК закончил. Хоть и полвека назад, зато нам зубры преподавали — Ромм, Герасимов, Волчек! Вот ты у кого учился?
— У Валентина Ивановича Черных.
— Так вот же он! — и хозяин показал на большую, метр на полтора, картину маслом, висевшую на стене над книжными стеллажами с его книгами на дюжине, если не больше, языков — английском, французском, немецком, японском, датском, финском и т. д., включая, конечно, русский. На картине, написанной в стиле Пиросмани, четверо мужчин в шубах и дубленках сидели фронтально за столом с какими-то яствами, в торцах стола — мужчина и молодая женщина, а позади них стояли толстый лысый мужик в поварском халате и худенький официант с блюдом на руке и на плече. Теперь, когда хозяин обратил мое внимание на это полотно, я, конечно, опознал на нем своего учителя, но не столько по портретному сходству, его почти не было, сколько по совершенно круглой и стриженной под ноль голове.
— Это тысяча девятьсот семьдесят седьмой год, — умехнулся Мастер. — Картина зовется «Ужин в Тарасовке», написал ее Борис Бланк, знаменитый театральный и кинохудожник. На ней Валя Черных, Рустам Ибрагимбеков, Александр Шлепянов, автор «Мертвого сезона», и твой покорный слуга, а по бокам, в торцах стола — сам Боря Бланк с женой. За нами стоят официант и Амиран Ильич, хозяин первого в СССР частного ресторана. — Тут Мастер посмотрел на часы. — К сожалению, нам придется прерваться. Через двадцать минут один мерзавец начнет гонять по озеру на своем глиссере так, что хоть уши затыкай. Вот его я бы застрелил с удовольствием. Но тогда я не смогу дать тебе интервью, меня упрячут в другой интерьер. Поэтому, как только он появится, мы закроем все окна. У тебя направленный микрофон?