— Зачем меня позвали? Я так понял, что моя помощь вам больше не требуется.
Эйзенхарт поморщился.
— Не столько не требуется, сколько… мешает работе.
— Ну да, ваше нынешнее состояние, конечно, много продуктивнее, — согласился я. — И что же теперь? Ничего другого я все равно предложить не могу.
На Виктора было больно смотреть.
— А если…
— Смиритесь, — посоветовал ему я, — с тем, что сейчас вы и так, и так не сможете полноценно работать. Вы можете терпеть боль и делать вид, что ее нет, но ваше тело все равно будет ее чувствовать. Этот обморок был не единичным случаем, а первым.
— И что вы предлагаете? — Эйзенхарт отвернулся к окну. — Завернуться в саван и отправиться в крематорий? Может, еще и цветы с собой захватить, не зря же кто-то на них тратился.
— Я предлагаю вам принять реальность. По своему опыту…
— Ну да, — усмехнулся он. — Принять реальность. Это вы умеете. Даже слишком хорошо.
— Простите?
Эйзенхарт оставил меня без ответа.
— Да нет, это вы меня извините, — он смял в ладони окурок и повернулся ко мне. — Значит, по-вашему, с морфием я протяну дольше?
— Этого я не говорил. Но вам определенно будет легче.
Во взгляде Эйзенхарта появилась знакомая мне мрачная решимость. Мысленно я поежился, ожидая, что будет дальше: в последний раз, когда я видел его таким, Эйзенхарт вслед за Быком выпрыгнул из окна третьего этажа.
— Ладно. В таком случае, давайте сюда свою иголку.
Мы уже закончили, когда постучал Брэмли.
— А я так старательно ото всех прятался, — с веселым изумлением сообщил Эйзенхарт, открывая дверь. — И все равно меня нашли.
Я улыбнулся:
— Как видите, вы не так непредсказуемы, как вам хотелось бы думать.
Я уже собирался уходить, как их диалог привлек мое внимание.
— … принес фотографии. Лой рассказал, что когда он поднялся в квартиру, к нему подошла соседка покойной: похоже, у той была громкая ссора с мужчиной, как раз перед смертью.
Эйзенхарт зашелестел бумагами, рассматривая детали.
— Да? Это меняет дело. Расспроси ту соседку как следует, вернешься — расскажешь, — с вновь найденной энергией он пронесся мимо меня в коридор, но обернулся. — Вы еще здесь, доктор? Идите, идите, я вам позвоню.
Пока Брэмли занимался сбором свидетельских показаний, Эйзенхарт, благодаря своему обещанию запертый в управлении, решил узнать о погибшей с другой стороны. С тяжелым сердцем он взялся за телефон и назвал знакомый номер.
— Соедините меня с Соколиной площадью, 22–17, - попросил он телефонистку.
В ожидании ответа он прижал холодную эбонитовую трубку к щеке, раздумывая, что сейчас скажет.