Леди Хоторн не скрывала своего удивления:
— Со мной? Почему?
В отличие от погибших женщин, леди Милфорд Хоторн никогда не состояла в любовных отношениях с Греем. И все же, Эйзенхарт подозревал, что она знала о нем куда больше его влюбленных жертв.
Осиротев вскоре после совершеннолетия, леди Милфорд решительной рукой выгнала из дома многочисленную толпу дядюшек, желавших взять под свою опеку сестер Хоторн, и занялась воспитанием своей младшей сестры сама. Души не чая в ней, леди Милфорд принесла в жертву свое собственное счастье, заменила Роуз мать и была рядом с ней на протяжении всей ее жизни. Она своими глазами видела, как Грей впервые встретил леди Роуз, отговаривала сестру принимать его предложение, утешала, когда помолвка оказалась под угрозой… была рядом до последнего, когда ее сестра, заболев от переживаний, слегла с пневмонией. Ей было чего сказать о мистере Грее.
— Он — чудовище, — ее лицо драматически побелело, когда речь зашла об Александре. — Я знала многих людей, дурных людей, но никто не сравнится с ним. И я не удивлюсь, если то, о чем вы рассказали, совершил он.
Она говорила с редкой убежденностью, и чем дольше Эйзенхарт слушал, тем больше он укреплялся в своих подозрениях.
В последнее время мне категорически не везло с правой рукой. И я говорю даже не о ранении, почти полностью лишившем меня возможности двигать кистью и оборвавшем мою врачебную карьеру. Не так давно я снял гипс, и вот, снова был вынужден обращаться за помощью к Мортимеру. Молодой Дрозд даже отказался от вопросов, когда я пришел к нему, пропахший храмом, с глубоким порезом на ладони и волчьим укусом ниже. Я недовольно поправил манжету, скрывая под сорочкой бинты, и постучался к Эйзенхарту.
— Я пришел узнать о твоем самочувствии.
— А, доктор! — Эйзенхарт поднял взгляд от бумаг. Силясь понять, что было не так с фразой, он недоуменно моргнул и расплылся в довольной улыбке. — Мы перешли на "ты"? Ха, да ради этого стоит умереть! Пойдем.
Мы вновь повторили путь вниз, где ремонтировались помещения для судебно-медицинской команды.
— И побыстрее, — подталкивал меня в спину Виктор, — Роббе в здании, и если он застанет здесь тебя с твоей чудодейственной шкатулкой, меня даже слушать не станут и сразу уволят.
— Так легко? Безо всякой причины?
Я удивился. Борьба с наркотиками — это замечательно, но подобное рвение… было странно. Виноватое сопение позади меня подсказало, что причина все-таки была.
— Героиновые пастилки от зубной боли, — наконец признался Эйзенхарт.
— И, полагаю, зубы у тебя в тот момент не болели.