На флаге, который 18 сентября 1936 года товарищ Галло[42]передал Пятому полку от имени Коммунистической Партии Италии, есть и наша кровь. На нём также есть честь и стыд, за всё и за всех. «Ведь это же невозможно распознать в ночи ни братьев, ни самих себя?» А, опять ты со своими игрушками, хочешь вытащить из меня давно похороненные воспоминания, забытые мифы Античности. Если бы настоящий Аполлоний… «После гостеприимного приёма, оказанного долионами и их царём Кизиком, а также бесчисленных обменов дарами и символами мира, «Арго» отбыл от Медвежьей горы. «Ночи ветер свой бег изменил, и порывом противным неудержимо назад корабль относило, покуда он не пристал к долионам радушным. Ночью на берег вышли герои[43]. <…> Ни из героев никто не заметил, что остров знаком им, ни средь ночной темноты долионы не распознали, что воротились назад герои; но им показалось, будто пристал пеласгийский Арес, макрийцев дружина. Быстро доспехи надев, они на приплывших напали. Друг против друга бойцы щиты обратили и копья с той и с другой стороны. Так быстрого пламени сила, вдруг на кустарник сухой напав, бушует пожаром…[44]». Я тоже, я тоже был удивлён судьбой в ту ночь во время битвы. Мы скосили их, словно траву. Наших. С нами.
Как же можно видеть в темноте? Тот май горел баррикадами. Стреляла правительственная полиция социалистической Каталонии. Стреляли анархисты. Все против всех. Против предателей освободительной революции, против предателей национального единства. Генерал Листер тем временем устанавливает в Арагоне свой порядок. Порядок стал смертью. «Viva la muerte», — кричат идущие вперёд франкисты, в то время как мы убиваем и калечим друг друга. Да здравствует смерть. Наверное, правда, что ОВРА и Гестапо умело подстрекали внутренние разногласия среди нас. Иначе как мы до такого докатились? В темноте ничего не видно — стрельба происходит наобум. Позже, при свете, выявляется правда, представляющая собой кучу трупов.
Да, мы были в темноте. Но мы хотя бы (и об этом часто будут упоминать в долине Кидрона) сражались с тьмой, пусть и со сбитым порой прицелом. Меж тем, черные и коричневые рубашки заклятых врагов эту тьму лепили, пытаясь застлать нам путь.
«А на заре увидали и те и другие ошибку страшную, непоправимую; тяжкая скорбь охватила тотчас героев мининских»[45]. Нам же для осознания своих ошибок потребовалось слишком много зорь. Быть может, мы наконец-то всё поняли именно здесь, в Бэттери Пойнт, после слов «я не помню, чтобы в Барселоне стряслось что-то серьёзное». Всегда наступает такой момент, когда слишком поздно. «Целых три дня напролет стенали и волосы рвали мужей отважных семья и народ долионов. А после в медных доспехах они, обойдя вкруг могилы три раза, с почестью должной его погребли и устроили игры, как надлежит, на широком лугу, где еще и поныне высится царский курган, и потомкам зримый далеким»