— Заходите, госпожа. Раз пришли, не вижу смысла вас выгонять…
Она входит, застывая на пороге. Слегка откидываюсь в кресле:
— Слушаю вас, баронесса?
Женщина выдавливает:
— Прошу прощения, господин эрц… Я — забылась…Я действительно забылась…
Машу рукой:
— Проехали.
Она не понимает, удивлённо смотрит на меня. Приходится пояснить:
— Забудем о том, что произошло.
И не в силах удержаться от подколки, добавляю:
— Или вы сами этого не хотите?
Аора заливается густым румянцем, а я ещё подливаю масла в огонь:
— Ваша реакция на мои прикосновения меня удивила… И… Обрадовала…
Женщина готова сгореть от стыда, но я уже опять в привычном облике жёсткого сухого человека.
— Всё, баронесса. Можете идти к себе. Как я понимаю, возвращаться в свой особняк у вас ни малейшего желания.
Она с усилием кивает в знак согласия с моими словами. Затем, словно решившись, открывает рот, но тут же её губы вновь смыкаются. Спохватываюсь:
— Позвольте задать вам один вопрос, баронесса…
Женщина вздрагивает, её глаза расширяются.
— Какой?
— Насчёт вашей дочери… Почему она всё время молчит? Этому есть веские причины?
Внезапно на её глазах появляются слёзы. Голова опускается.
— Раньше Юница говорила. Но как то раз она вошла ночью в нашу спальню, когда мой покойный супруг… Избивал меня… С тех пор она молчит. Если честно, впервые с того времени я увидела улыбку на её лице в вашем доме, эрц…
Сказать, что я потрясён — мало сказать. Избивать женщину?! Какие же они варвары! Поднять руку на слабого, на мать! Тем более, мать своего собственного ребёнка! Видимо, я не могу сдержать отвращения на лице, потому что Аора вдруг замирает на месте, удивлённо глядя на меня. Потом осторожно, стараясь не вызвать моего гнева, задаёт вопрос:
— А разве у вас такого нет? В Нуварре?
— Да если бы такое случилось, то человек, поднявший руку на женщину, был бы убит на месте! Либо отправлен на каторгу пожизненно!
Ресницы удивлённо хлопают. Потом следует новый вопрос, точнее, просьба:
— Эрц… Я ничего не знаю о вашей стране… Как там живут, чем занимаются, что одевают… Вы как то раз сказали, что у вас работают все. И даже дворяне?
— Больше, чем простые трудящиеся, баронесса. Потому что звание аристократа в нашей стране не даёт никаких привилегий, и лишь добавляет обязанности…
Короткая пауза. Затем добавляю, потому что внезапно мне становится искренне жаль эту несчастную женщину, не знавшую в жизни простого человеческого счастья.
— Приходите сюда вместе с дочерью после ужина. Думаю, мне удастся развлечь вас обеих…
Впрочем, сочувствие — первый шаг к чему то большему. А этого я не могу, и не хочу себе позволить. За свою жизнь я выполнил всё, что обязан сделать мужчина: посадил не одно дерево, а целый сад. Построил дом. Вырастил детей, за которых мне не стыдно. Любил, и был любим сам. Узнал счастье, гордость и горе. Так что… Впрочем, неужели нельзя дать кому то, точнее, поделиться кусочком счастья, которое мне когда… Которое я испытал в прошлом? Ведь это будет так мало стоить мне, и так много может дать тому, с кем я разделю то, что довелось узнать мне…