– Чем могу вам помочь?
Гамаш сказал ему.
– Это не Исаия. Это сорок пятый псалом. Не помню точно, какой стих. Вообще-то, это один из самых моих любимых псалмов, но не очень популярных среди начальства.
– Почему?
– А вы подумайте, Арман. Если для того, чтобы приблизиться к Богу, нужно только успокоиться, то зачем нужен я?
– А что, если эта мысль верна? – спросил Гамаш.
– Тогда мы с вами все же встретимся в вечности. Я надеюсь, что она верна.
Гамаш перечитал псалом, время от времени поглядывая на Бовуара поверх своих полукруглых очков. Почему Матушка солгала, сказав ему, что это из Исаии? Она наверняка знала, откуда эти слова. И еще важнее: почему она неправильно процитировала эти строки и написала на стене «Клеймите беспокойство и познайте, что Я Бог»?
– Я что, так серьезно болен?
Гамаш поднял глаза и увидел, что Бовуар смотрит на него, глаза у него уже не мутные и он улыбается.
– Дело не в твоем теле, юноша. Я скорблю о твоей душе.
– В этих словах истина, монсеньор. – Бовуар не без труда оперся на локоть. – Вы не поверите, какие грязные сны мне снились. Мне даже приснилось, что со мной здесь агент Николь. – Он понизил голос, как на исповеди.
– Подумать только, – сказал Гамаш. – Тебе стало лучше. – Он пощупал лоб Бовуара.
– Гораздо. Который теперь час?
– Полночь.
– Идите спать, сэр. У меня все отлично.
– Отвратительно, Тошнотворно, Лейкозно, Истерично, Чахоточно, Нудно, Омерзительно?
– Надеюсь, это не характеристика для моей следующей аттестации.
– Нет. Это немного поэзии.
«Если это поэзия, – подумал Бовуар, снова устало погружаясь в теплые объятия постели, – то, может, я с этим и смирюсь».
– Почему вы читаете Библию? – пробормотал он, чувствуя, что засыпает.
– Это из-за надписи на стене в Центре медитации Матушки, псалом сорок пять, стих одиннадцать. В оригинале этот стих звучит так: «Остановитесь и познайте, что Я Бог».
Бовуар уплыл в сон, успокоенный этим голосом и этой мыслью.
Прикроватные часы показывали 5:51. Темнота все еще стояла, не спешила уходить. Гамаш лежал в постели, чувствуя приток свежего холодного воздуха сквозь чуть приоткрытое окно, – холодок остужал его лицо и теплые простыни, в которые он завернулся.
Пора было вставать.
Он принял душ и быстро оделся в холодной комнате с темной деревянной мебелью, белыми стенами и мягкой пуховой постелью. Комната была изящной и слишком уж притягательной. Гамаш на цыпочках спустился по темной лестнице. На нем была самая теплая его одежда и громадная куртка. Вчера, вернувшись в гостиницу, он затолкал вязаную шапочку и варежки в рукава куртки и теперь, сунув руку в рукав, натолкнулся на препятствие. Заученным движением он надавил сильнее, и из рукава появился помпон шапочки, а за ним варежки, словно роды в миниатюре.