– Не делайте глупостей, мистер Петров.
– Я сказал вам правду, старший инспектор.
– Надеюсь, сэр.
Гамаш улыбнулся и быстро пошел к машине – его лицо сразу же начал схватывать мороз. Петров вернулся в теплую гостиную, проводил взглядом машину, которая исчезла за углом, потом снова посмотрел на яркий новый мир, спрашивая себя, как же можно было быть таким глупцом. Он порылся в ящиках, нашел ручку и чистую рождественскую открытку. Написав короткое послание, он отправился в Сен-Реми на поиски почтового ящика.
– Останови-ка машину, – сказал Гамаш.
Бовуар нажал на тормоза и посмотрел на шефа. Гамаш сидел на пассажирском сиденье и глядел в окно, чуть шевеля губами и прищурившись. Через минуту он закрыл глаза, улыбнулся и покачал головой:
– Мне нужно поговорить с Кей Томпсон. Завези-ка меня в Уильямсбург, а сам возвращайся в Три Сосны, возьми «Лев зимой» и отвези Кларе Морроу. Попроси ее – пусть скажет, что у нее на уме. Она поймет.
Бовуар развернул машину к Уильямсбургу.
Гамаш только что сообразил, что имела в виду Клара во время их оборвавшегося разговора, и если она права, то это многое может объяснить.
– «В жопу папу римского?»
Гамаш и мысли не мог допустить, что когда-нибудь произнесет такие слова, даже в форме вопроса. Особенно в форме вопроса.
– Они так говорили.
Кей посмотрела на него своими голубыми проницательными глазами, однако теперь в них появилось какое-то новое выражение. Усталость. Рядом с ней на диване сидела с прямой спиной Эмили Лонгпре и внимательно слушала, глядя на свою подругу.
– Почему? – спросила его Кей.
Он, конечно, постоянно задавал себе этот вопрос, а вот теперь кто-то задавал этот вопрос ему. У него возникло впечатление, что он чего-то не понимает, что какой-то подтекст остается недоступным ему.
Он задумался на мгновение, глядя в панорамное окно ее скромной комнаты в доме престарелых. Из окна открывался чудесный вид на Лак-Брюм. Солнце клонилось к закату, и длинные тени гор лежали на озере так, что часть его ослепляла ярким светом, а другая часть лежала в темноте, словно инь и ян. Постепенно резкость теневых переходов исчезала, и он увидел мальчишек в траншее с глазами, полными ужаса. Им приказали сделать немыслимое, и они немыслимым образом собирались сделать это.
– Не могу понять. Они думали, что слова могут убивать, – неторопливо произнес Гамаш, размышляя вслух при виде этих беззащитных, беззащитно юных мальчишек, готовящихся к смерти.
Что может подвигнуть на такое? Смог бы он? Одно дело – не задумываясь ввязаться в какое-то опасное предприятие, и совсем другое – ждать, и ждать, и ждать, зная, что тебе предстоит. И в конечном счете сделать это. Без всякой цели. Ничего этим не достигнув.