— Мой мишка, — снова перебил их Бенджамин. — Мой мишка хоро-оший. У него есть синий бантик.
Все рассмеялись.
— Наш отец дал нам прекрасное христианское воспитание, — продолжила Ева. — Мы с Вилли решили воспитать Бенджамина в таком же духе, если власти разрешат нам оставить его. Взгляды на жизнь, присущие моему отцу, будут для нас путеводной звездой.
Она почувствовала, что им это понравилось. Молчание казалось согретым теплотой.
— Но перед усыновлением вам еще предстоит пройти подготовительные курсы в течение двух выходных, прежде чем Совет по усыновлению подключится к процедуре и примет окончательное решение. Никто не знает, как там пойдут дела, но можно сказать наверняка, что фундаментальные вопросы существования, я думаю, вы разъясните ему лучше, чем большинство других людей, так что…
Она заметила, что что-то прервало их. Казалось, будто вся теплота вдруг разом улетучилась из комнаты. Даже Бенджамин перестал суетиться.
— Смотри, — сказал он. — Синий огонек. Мигает синий огонек.
— По-моему, во дворе остановилась полицейская машина, — сказал Вилли. — Видимо, какая-то авария.
Ева предполагала, что что-то стряслось с ее братом. И думала так, пока не услышала голоса с улицы и протесты рассерженного мужа.
Затем она услышала звук шагов в гостиной, потом две дамы поднялись и отошли в глубь комнаты.
— Это он, Миа Ларсен? — спросил незнакомый ей мужской голос.
В ответ что-то прошептали. Она не разобрала слов. Кажется, мужчина объяснял что-то двум дамам, с которыми она только что мирно беседовала.
Из коридора послышалась брань мужа. Почему он не войдет к ней?
Затем заплакала молодая женщина. Сначала вдалеке, потом ближе.
— Господи, что там происходит? — крикнула Ева из комнаты.
Бенджамин подобрался к ней. Взял ее за руку и задрал на нее одну ногу. Она посадила его себе на колени.
— Ева Бремер. Мы из полиции Оденсе, приехали сюда с матерью Бенджамина, которая хотела бы забрать его домой.
Она затаила дыхание. Умоляла Бога, чтобы они все вдруг исчезли из ее дома. Умоляла его, чтобы пробудил ее от кошмара.
Они приблизились к ней, и незнакомая женщина заговорила с ребенком.
— Привет, Бенджамин, — звучал ее дрожащий голос. Голос, которого не должно было быть здесь. Пускай убирается отсюда. — Не узнаешь маму?
— Мама, — ответил Бенджамин. Казалось, он испугался и вскарабкался ей на самую шею. — Мама, — повторил он и задрожал. — Бенджамину страшно.
В комнате воцарилась полная тишина. Ева слышала только дыхание мальчика. Дыхание ребенка, которого она любила больше собственной жизни.
Затем она ощутила другое дыхание. Столь же глубокое и испуганное.