Потеряв дар речи от неожиданности, Катя со страхом уставилась на него. В ушах возник нарастающий металлический звон. Руки предательски задрожали. Она силилась улыбнуться, подыскивала, что бы ответить ему, но слова не шли с ее языка. К счастью, ничего не заметив, он снова заговорил, сменив тему:
- Но, представь себе, от твоей шоковой терапии мне действительно полегчало.
«А мне от твоей захотелось сунуть голову в петлю», - подумала Катя, а вслух сказала:
- Вот и хорошо. Тогда будем спать. А то поезд прибывает в Брюссель на рассвете.
- Ты оставишь мне свои координаты?
- Зачем?
- Я хотел бы иметь тебя в списке своих знакомых, в качестве психо-хирурга – вивисектора на случай экстремальных ситуаций.
- Я же сказала, что еще не решила, где осяду, поэтому мне нечего тебе оставлять.
- Тогда возьми мою визитку. Если окажешься а Париже, приди напомнить мне, какое я, и все окружающие меня дерьмо. Буду тебе очень признателен. А то, знаешь, последние мессии двадцать первого века все громче кричат, что человек и есть Бог. Остальные слушают, развесив уши, и ничего им не возражают. Еще бы. Кому не захочется напялить на себя личину Бога, забыв хоть на время, что на ногах у него либо когти, либо копыта... Ладно, Катерина. Устраивайся. А я пошел умываться. Спокойной ночи.
Спокойной ночи не получилось. До самого утра Катя не сомкнула глаз. Поначалу она напряженно прислушивалась к дыханию попутчика, пытаясь угадать, заснул он или притворяется. Когда же, повернувшись лицом к стене, он мерно засопел, временами всхрапывая, Катя принялась обдумывать снова и снова его слова относительно ее внешности. Случайность? Совпадение? Или следует предположить, что ее фонтом, как матрица, хранит в себе прежние очертания физического тела, и отдельные личности, обладающие особой чувствительностью, могут эту матрицу считывать? Говорят, если человеку ампутируют руку или ногу, фонтом отсутствующей конечности сохраняется. Ощущение это настолько реально, что человек может испытывать в ней боль, онемение или непреодолимое желание почесать то место, которого давно уже нет. Что если нечто подобное имеет место и в ее случае. Что если позади ее насильственно притянутых к черепу ушей видны прежние, торчащие?
Лежа без сна, Катя с нетерпением ждала того момента, когда поезд пристанет, наконец, к брюссельскому перрону, и ее добровольное заточение в одном купе с этим мало приятным субъектом подойдет к концу. Стараясь не шуметь, чтобы не разбудить его раньше времени, она вытащила из-под сидения свои два саквояжа. Собирая разбросанные мелочи в дорожную сумку, повертела в руках отпечатанную серебром визитку Андрэ. Преодолев желание отшвырнуть ее подальше, Катя нехотя сунула визитку в сумку – просто потому, что в купе не было места для мусора, а оставить ее на столе было бы жестом вызывающим.