— Что это за странный свист?
— Ветер, — ответил с крыши Дед.
— Ветер давно дует, а свист стал слышен только сейчас, — мягко не согласился Комбат, изводя у вперёдсмотрящего последние нервы.
— Это манекен шапку снял! — рявкнул Дед.
— А свистит тогда где — в мозгах?
— В ушах, да в прожжённых дырах.
Под лозунгом «Ударим зелёным змием по воздушному!» ему под ноги была выброшена фляга с самогоном, содержимое которой обрызгало половину участников, но самое главное, намочило ноги Гулливеру. Зажжённый факел полетел следом и поджёг разлитую жидкость. Сутулый, с Кащеем — упали в обморок, а тонкие нити, вместо ног, сгорели моментально, лишив манекен опоры и он улетел, подхваченный сильным порывом ветра. Все средства, поддерживающие оборону, кончились и осаждённая избушка, уже готова была пасть, когда случилось непредвиденное. На смену, сгоревшим зелёным, пришли красные лосины, в который раз подтвердив избитую истину, что незаменимых у нас нет и, на место убитого предводителя — встанет новый.
Дед достал из кармана боевую противотанковую гранату РПГ — 41, которая помимо танков, предназначенную для борьбы с диверсантами, то есть, с боевыми пловцами на флоте. Граната, по форме, походила на консервную банку «Завтрак туриста» и, разве что, не имела этикетки. Но Дед не растерялся и, на скорую руку, приклеил её, чтобы всё было — чин по чину.
— Эх, берёг на чёрный день — хотел на рыбалку сходить.
С этими словами, он прикрутил ручку к днищу банки и выдернув чеку, запустил гостинец под ноги предводителя. С оглушительным щелчком сработал взрыватель, запустивший отсчёт времени и через несколько секунд, мощный взрыв потряс поляну, разметав на ней всё, что было легче паровоза и не приколочено железнодорожными костылями. Лосины порвало в клочья… Мятая медь годилась теперь, только для сдачи в пункт приёма вторсырья, а большинство кукол прекратило своё существование, на молекулярном уровне. Чёрная копоть, запах тротила и звон выбитых взрывной волной окон, которые не смогли добить супостаты, завершили картину разрушения.
Манекен без ног и без лосин лежал на земле, а из треснувшей груди, тоненькой струйкой высыпался песок. Он слабел и с каждой уходящей унцией утяжелителя, тело покидал вес. Если бы голова могла, то она непременно бы упала на растерзанную осколками грудь… За кроваво-розовой пеленой, стоящей перед глазами, в затухающем сознании пронеслось детство: родной завод, где он появился на свет; станки-инкубаторы… Старый манекен, ещё советского производства, открыл ему правду жизни, заключающейся в том, что они искусственные люди — синтез химической промышленности. Такой материал, в живой природе — не встречается. Отправляясь на кладбище, как старик называл свалку, он опасался не ножа бульдозера, а того, что его забудут и оставят валяться в одиночестве. Забвение хуже смерти в печи — на переплавке. Даже ворон пролетит мимо, разве что клюнув, в неприличное место: для пробы; на всякий случай — вдруг сойдёт… Глаза не блестят, на них пернатый не обратит внимания… Умирающий вспомнил первый выход на работу, где он и вступил в кружок «Свобода», получив своё посвящение в ряды борцов за освобождение от рабского труда, в котором выходные дни не предусмотрены и не кормят — совсем. Под девизом «Долой безликое рабство!», он возмужал и строил, время от времени, своей хозяйке: торговке, пьянице и так далее — всевозможные пакости. Пользуясь тем, что на него даже сумасшедший не подумает ничего плохого и не заподозрит, во вредительстве, пламенный борец с эксплуататорами преуспел до того, что хозяйку увезли с диагнозом «Белая горячка». То, что это не так, она не была уверена. Врач тоже… И вот теперь он здесь, на этой земле, за которую он положил столько сил и умирает — на ней и за неё… По иронии судьбы, их крошит Бульдозер не ножом, а двуручным половником… Последняя промелькнувшая мысль в его голове не отличалась разнообразием, а соответствовала характеру ситуации: «Дырку на лосинах, надо бы заштопать, да красных ниток нет, и штанов больше нет…»