И тем не менее с самого начала советская внешняя политика характеризовалась постепенным, но последовательным переходом от откровенной враждебности по отношению к капиталистическим странам к мирному сосуществованию с ними, основанному на взаимной выгоде. Вначале это рассматривалось как тактический и потому временный шаг. Однако временная и реалистическая новая экономическая политика (НЭП) оказалась первой в серии «передышек», которые были облачены в разные идеологические одеяния: «социализм в одной стране», «единый фронт», «народный фронт», «великое содружество», «оттепель», «разрядка» и совсем недавно — «гласность». Удлинение таких «переходных» периодов приводило к постоянной и последовательной эрозии идеологических постулатов советской внешней политики.
Пока сохранялась вера в неизбежную мировую революцию, большевики воздерживались от формулирования принципов внешней политики. Троцкий презрительно относился к своей должности комиссара по иностранным делам. Он не придавал значения установлению дипломатических отношений с капиталистическими государствами, судьба которых, по его мнению, была уже решена. «Победоносная революция, — утверждал он, — и не подумает добиваться признания со стороны представителей капиталистической дипломатии». В зажигательной речи перед изумленными работниками вновь созданного Комиссариата иностранных дел он объявил о своем намерении опубликовать секретные договоры с империалистическими правительствами, напечатать революционные памфлеты, а затем «закрыть лавочку» и всех уволить>2. Но уже к 1926 году Министерство иностранных дел Англии отметило восхождение «сильного, сурового, молчаливого» Сталина в качестве бесспорного лидера партии. «Не удивительно, — говорилось в документе министерства, — что поражение фанатичной большевистской оппозиции свидетельствует о переходе к внешней политике с использованием «национальных инструментов»>3.
Расхождение между заявлениями Троцкого и мнением Министерства иностранных дел Англии отражает перемены, которые претерпела советская внешняя политика в первое десятилетие после революции и которые заслуживают рассмотрения. Основная посылка Суворова, на которой он строит свою концепцию, состоит в том, что существует прямая связь между воинствующей и идеологически заряженной программой Ленина, выработанной в Швейцарии во время первой мировой войны, и гипотетической революционной войной Сталина 1941 года, которая воплощала эту политику в жизнь. Невежество Суворова проявляется в том, что он представляет Брестский мир «началом жесточайшей гражданской войны»