Взволнованный подобными мыслями, я встал и принялся обрывать цветы жасмина вокруг водоема. Мешая их с миртом, я сплел прекрасный венок и, украсив им свою голову, увенчанный и покорный, обратил взор к моей любимой. Она ответила мне взглядом, более любовным, чем обычно, и, сняв с меня венок, надела его на себя. В тот миг она была прекрасней, чем Афродита, которой Парис присудил яблоко, и когда она спросила меня: «Ну, что ты скажешь обо мне, Абиндарраэс?» — я отвечал:
— Скажу, что ты достойна быть королевой всего мира и носить королевскую корону.
Тогда она взяла меня за руку и произнесла:
— Если так случится, брат, то и ты ничего не потеряешь.
Не сказав больше ни слова, я последовал за ней, и мы покинули сад. Мы долго еще пребывали в заблуждении относительно нашего родства, но любовь отомстила нам и развеяла спасительный обман: войдя в возраст, мы оба поняли, что мы не брат и сестра. Не знаю, что при этом почувствовала она, но я был счастлив безмерно, хотя потом дорого заплатил за свое счастье. В ту самую минуту, как мы догадались, что мы с ней не родные, наша любовь, прежде столь естественная и чистая, обернулась для нас злым и неистовым недугом, от коего излечит нас одна лишь смерть. В любви нашей не было тех первых душевных побуждений, которые могли бы остеречь нас, поскольку она возникла как естественное благо, и превращение ее в болезненную страсть произошло не постепенно, а сразу, вдруг: все мои чувства были обращены к моей любимой, и душа моя сливалась нераздельно с ее душой. Все кругом, кроме нее, представлялось мне безобразным, бессмысленным, бесполезным, все мои мысли были только о ней.
Радостная беспечность прежних дней исчезла: отныне я с подозрением следил за каждым ее шагом, я завидовал касавшимся ее лучам солнца; ее присутствие причиняло мне боль, когда же ее не было рядом, мое сердце почти переставало биться. И вместе с тем я не желал ничего иного, ибо она платила мне той же монетой.
Однако Фортуне наша любовь пришлась не по нраву, и она разлучила нас, о чем я поведаю вам далее. Эмир Гранады, решив вознаградить алькальда Картамы за беспорочную службу, повелел назначить его алькальдом Койна, что граничит с вашей крепостью, а мне было определено остаться в Картаме в распоряжении нового алькальда. Если вы сами, сеньор, когда-нибудь любили, вы можете себе вообразить, в какое отчаяние ввергло нас сие ужасное известие. Мы сошлись на тайном свидании и горько оплакивали предстоящую разлуку.
— О госпожа моя, душа моя, мое единственное счастье! — безутешно взывал я, награждая ее всеми нежнейшими именами, которым научила меня любовь. — Отняв у меня свою красоту, будешь ли ты помнить вечного ее пленника?