– Надо искать союзников в Иерусалиме, – пристально глянул на Картенеля шевалье де Водемон.
– Кого ты имеешь в виду? – отвел глаза в сторону Годемар.
– Венцелина фон Рюстова, – холодно бросил Водемон. – У саксонца более сотни сержантов, людей опытных и много чего повидавших.
– Он не саксонец, а рус, – поморщился Картенель. – К тому же язычник. Шевалье де Сен-Валье прожужжал мне об этом все уши. Да и с какой стати благородный Венцелин станет нам помогать?
– А ты ему скажи, что патриарх Даимберт не оставит своим вниманием ни его самого, ни женщину, которой он покровительствует. Рыцарь фон Рюстов человек разумный, он сам сообразит, на чью сторону ему встать в создавшейся ситуации.
– Хорошо, – кивнул Картенель, поднимаясь с лавки. – Я поговорю с Венцелином.
Благородный Годемар не был лотарингцем, он принес оммаж Готфриду, но это была клятва конкретному человеку, а не всему роду Бульонских. После смерти Защитника Гроба Господня, к Картенелю вернулось право выбора, но он никак не предполагал, что этот выбор будет столь мучительным. С одной стороны ему не нравился Даимберт, человек властный, коварный, способный на любой самый подлый поступок, с другой – он практически ничего не знал о Болдуине Эдесском, а потому не мог с уверенностью рассчитывать на его благосклонность. Картенель совсем недавно получил под свое начало замок и очень боялся потерять обретенное убежище, ставшее его первым в жизни собственным домом. Средств у благородного Годемара хватило только на то, чтобы залатать дыры в замковых стенах, пробитых крестоносцами при штурме, да набрать полтора десятка сержантов, способных защитить замок от наскоков разбойников, разгулявшихся на земле Палестины в эти смутные времена. Благородный Готфрид обещал Картенелю поддержку, но об этом обещании теперь можно забыть. Правда, был еще один человек, на содействие которого Годемар мог рассчитывать, – Ролан де Бове. Молодой шевалье пока что оставался для Картенеля загадкой. Годемар не сумел даже выяснить, что связывает благородного Ролана с русом Венцелином. Обычно словоохотливый Бернар де Сен-Валье умолкал, когда речь заходила о смуглом черноволосом красавце, отраде глаз всех иерусалимских дам. Ролан де Бове называл себя провансальцем, но Годемар в этом сомневался, улавливая в произношении шевалье чуждые родной речи звуки. Впрочем, Ролан свободно говорил на многих языках, включая греческий, армянский и арабский. Объяснял он это тем, что долгие годы провел на Востоке, сопровождая своего отца, решившего совершить паломничество в Иерусалим еще до начала крестовых походов, да так и застрявшего здесь на долгие годы. Все, конечно, могло быть, но полного доверия к шевалье де Бове у Картенеля не было, и если бы не крайняя нужда в деньгах, он предпочел бы держаться от этого молодого человека подальше.